Журнал "проза сибири" №0 1994 г.
Шрифт:
Старик в дверях надевает галоши.
— Лет-то тебе сколько?! — кричу я.
— А сколько дашь... — доносится из складок портьеры.
Под окном кошачий концерт и капель из будущей весны.
Говорят, что в одном городе установили на площади гигантские песочные часы. Деления на стекле показывали дни, недели, месяцы и годы. Час за часом, день за днем текла тонкая струйка песка, засыпая недели, месяцы и годы. В конце концов часы разбили — за наглядность.
Где моя записная книжка?!
—
Слушайте, вы опять за свое? Я ведь вам запретил так глубоко входить в образ. Ну о чем вы только думаете? „О подлой измене" — прекрасно! Но прошу вас не забывать, что перед вами все-таки не просто Дездемона, но член профсоюза, чужая жена и мать троих детей, которых вы так и норовите оставить сиротами. Пожалуйста, душите, но не так самозабвенно. Нам в театре только уголовщины не хватало... Вам понятно? Ну вот и прекрасно!
Все по местам! Дездемона!.. Где Дездемона?! Ничего-ничего, выходите, ложитесь — он больше не будет... Итак, работаем с удушения! Внимание... Пошел! ,
Стоп, стоп, Отелло — стоп!!! Да оторвите же его! Спасибо!.. Окажите Дездемоне первую помощь. Ведите сюда этого мавра!
Вы с ума сошли, да? Ну за что вы ее так?! Да не изменяла она Отелло и никому не изменяла, а уж вам и подавно! У нее просто времени на это нет: семья — театр, театр — семья, а в очередях и в общественном транспорте никаких условий! Шекспир, конечно, гений, но нельзя же все так близко принимать к сердцу! Хладнокровней надо: взял за шею, подержал и положил — все! Что значит „не могу“? Таланта не хватает? Ну-ну — шучу. Итак, мы больше не будем душить своих коллег? Вот и славно!
Приготовиться! Приведите Дездемону!.. Как ушла?.. Сама?! А куда?.. По собственному желанию?.. И вот так, молча?! Да, а что же именно она сказала?.. А, может, зря мы его удерживали? Неплохо ведь душил...Где дядя Вася?! Зовите!
Дядя Вася, выручай! Нужно немного полежать за Дездемону. Вот этот черный будет тебя душить, а эти трое — страховать. Ладушки? Спасибо, родной...
Внимание! Всем внимание! Дядя Вася — на ложе! Страховка — по местам! Приготовиться!.. Начали!
Стоп — спасибо, ребята! Держать, держать! Только не повредите — он еще пригодится! Дядя Вася, ты как?.. Ну отдышись, отдышись... Общий перекур!..
Это дарование кончило дергаться? Давайте его сюда!
Знаешь, старик, ты слишком талантлив, чтобы работать в нормальном театре. Какое счастье, что тебе доверили роль Отелло, а не Макбета или
Ричарда Третьего — ты бы тут такое устроил!.. Ну а теперь слушай внимательно. Никакой трагедии не было. Вильям все придумал. Ты не Отелло, а нормальный средний актер, и перед тобой не Дездемона, а наш пожарник дядя Вася, который тоже никогда и никому не изменял. Ничему не верить, в образ не входить, душить соответственно зарплате. Думать о постороннем, о чем-нибудь возвышенном: о категориях, о ставках, о квартире, о там, что роль собирались отдать Коле, а отдали тебе. Тебе, а не ему!.. Ну как?.. Вот-вот, закрепи это состояние. Извини, старик, но с тобой иначе нельзя. Ничего, все будет хорошо.
По местам! Дядя Вася, лег!.. Дядя Вася, расслабься — ты все-таки на ложе Дездемоны, а не на беговой перед стартом. Распрями
...Его взяли на поруки и перевели в „шум за сценой"— на время, пока все уляжется. Но от его „шума** публика почему-то начинала громко стонать об утраченном и тихо верить в грядущее. Тогда бывшего Отелло перевели в рабочие сцены. Дядю Васю выписали через недельку. Он ходит теперь по театру с перекошенной шеей и просветленным взором и говорит всем, что за сорок лет своей работы в искусстве впервые понял, что такое настоящий талант.
Январь. „Решено окончательно: летом будем брать Кавказ. Собрались у Эдика. В большой комнате поставили палатку и стали петь песни про горы. Шумел водопад, и все было как в натуре, но потом в бачке сломался рычаг, пришлось отвязать веревку и петь без водопада.
Заходила соседская бабушка, принесла пирожки. Охала, что мы уже неделю поем без перерыва и наверное проголодались...“
Февраль. „Живем у Эдика в палатке, поем про горы. Эдик вчера ходил по компасу. Ходил неслабо, но из кухни сам выйти не смог — уперся в шкаф.
Научились разводить костер одной спичкой. Диван и кресло спасти не удалось. Но пол почти уцелел, только слегка провалился, и внизу до сих пор возмущаются за их упавшую люстру. Обыватели!
Вадик точит новый топор...“
Март. „Вчера ночью тренировался в скалолазании. Получилось неслабо. Окно дяде Паше мы уже вставили и балкон прикрепили. Пенсионер с пятого этажа уже начал говорить. На четвертом этаже женщина из „Универсама** разошлась с мужем, теперь носит нам шпроты и колбасу, называет меня „ночным хищником** и чего-то ждет.
Живем в палатке, поем про горы. Приступили к укладке рюкзаков...“
Апрель. „Когда песни про горы кончаются, я слагаю новые, и мы поем дальше. Получается неслабо:
„На вершины свои Принесите веселые песни, А сквозь ребра мои По весне прорастут эдельвейсы...“Мелодии мне даются хуже.
Продолжаем укладывать рюкзаки. У Вадика на спальном мешке заклинило замок. Кормим и выносим его по очереди, а этот тунеядец в мешке точит свой топор и ни за что не ручается...“
Май. „Он-таки кончил точить свой топор. Спальный мешок, письменный стол и стулья спасти не удалось, но стеллажи мы отстояли. В рюкзаки уже ничего не лезет. Спорили, что оставить: варенье или транзистор. Решили не брать палатку. Поем песни, читаем теорию, скоро тронемся..."
Июнь. „Ура — мы на Кавказе! Горы низковаты, но красивы. По ним скачут горные козлы. Один козел все утро на меня пялился и качал головой. Другой козел — Эдик — пошел ловить форель в горном потоке. До обеда вылавливали Эдика. Сейчас подсушим и полезем. До ужина надо успеть покорить Эльбрус...“