Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
Двубор тем временем закончил отпирать замки, взялся за кованое кольцо, начал тянуть на себя, послышалось нетерпеливое сопение тысячников.
— Стой, Двубор! — Меттлерштадский обер рявкнул так резко, что Мечислав вздрогнул. — Нам надо отправить своих людей наверх, чтобы они привели сюда по отряду, хотя-бы воинов десять от каждого княжества.
Ёрш усмехнулся, кивнул Рипею, тот посмотрел на удивлённого Мечислава, сказал весело:
— Зачем?
— Пусть будут.
— Кряжицкие и Блотинские, — Рипей лихо почесал затылок, — Мечиславу верят на слово. Зови, князь Бродский
— Полесье тоже за воинами не отправит. Ждана, мать Мечислава — наша родня.
Вот так, подумал князь, глядя в спины удаляющихся гонцов. Сколько ты давал нам времени на междоусобную грызню, Змей Гром? Неделю? Две? Высоко ты нас оценил, недопустимо высоко. Полдня не прошло, а верит теперь только родня, да боевой товарищ.
Ничего, усмехнулся ехидный собеседник, потерпи пару дней, проверим на зуб крепость родственных уз.
***
Легко судить о хозяине, заглянув в его чулан. Гром, как понял Мечислав, ничего не смыслил в дорогих диковинах. Серебро — к серебру, золото — к золоту, меттлерштадские механические поделки — отдельно. Да и то, лишь бы не сломались, работали исправно, а так… блюда вперемежку с монетами и кубками. Кое-где помялись, камни вытащены, сложены по цвету в отдельных коробочках дорогого сандала и чёрного дерева. Мелкие царапины на боках шкатулок, сразу видно — не драгоценность, но — ёмкость для самоцветов.
— Почему надо раздельно? — спрашивал Двубор на замечание Ерша.
— Во-первых, серебряное блюдо ценнее монет того же веса.
— Почему? — Настойчиво не понял Двубор.
Ёрш развёл руки: как объяснить очевидное? Тихомир пришёл на помощь:
— На него потрачено больше труда. Потом, монеты разных княжеств, даже разных династий — разного веса, значит — разной цены.
— Древние монеты — ценнее новых, — поддержал Дядюшка Хэй, глядя на округлившиеся глаза Двубора. — Патамушта их мало асталасть. Эх, змеи-змеёнысы, что вы панимаете в древнастях…
Зайдя в сокровищницу, Дядюшка — держатель антикварной лавки — запричитал, будто это в его запасниках кутил Король Обезьян. Старик пропускал через горсть куцую длинную бороду, и, для восстановления испорченного, требовал вызвать сюда — в Подгорье — лучших ювелиров всех земель.
Посовещавшись, для расплаты с наёмниками тысячники решили выбрать монеты последних ста лет чеканки, остальное требовало, по словам хинайца «уцёта и подцёта». Мечислав долго пытался, но так и не смог найти разницу в словах. Сюда бы Ерёмку из Кряжича: он-то и чужое с удовольствием в свою книгу впишет. Оно, конечно, чужое, но книга-то своя!
Ёрш выслушал Мечислава, подозвал остальных тысячников, договорились собрать главных казначеев княжеств. Как ни крути, теперь всё надо делать вместе, чтобы никто не умыкнул, не объегорил. Двубор лишь пожал плечами:
— Вам виднее, раз уж надо. Но вообще-то я могу помочь, мне тут каждая вещица знакома.
— Откуда? — полюбопытствовал меттлерштадец.
— Отец приводил сюда всех кто сидел в яйце двенадцать лет.
— Для чего? — ухмыльнулся Ёрш. — Богатством хвалился?
Двубор в очередной раз пожал плечами. Видимо, этот человеческий жест он просто
— Нет. К алтарю водил.
В сокровищнице наступила такая тишина, что стало слышно, как капает вода в соседнем помещении. Мечислав оглядел повернувших головы к змеёнышу и замерших в полудвижении людей, подивился своему умению приходить в себя первым, сказал тихо, вкрадчиво:
— Погоди, Двубор, погоди. Ты хочешь сказать, что у вас тут есть какой-то алтарь?
— Нет, не хочу сказать, — сотник замотал головой, — говорю.
— А что это за алтарь? — Дядюшка Хэй сузил глаза. — Жертвенник?
— Нет, не жертвенник. Мы богам жертвуем только себя, а это можно делать хоть в чистом поле, хоть на горе. Могу показать. Если надо. Не как жертвуем, надо, а алтарь если надо.
— Надо! — дружно ответили все, а Мечислав ещё и присовокупил в тишине:
— Очень надо! Что же ты сразу молчал?
— Вы не спрашивали. Вы сокровищницу просили.
— Веди! — подытожил Тихомир.
Раздался грохот — всё дружно побросали в кучу, словно только что не сокрушались о неряшливости Грома. Люди встали, начали отряхивать колени, настороженно смотрели на Двубора. Тот подошёл к дальней стене пещеры, отдёрнул озёрский ковёр, скрывавший старую дверь без замка. Вся в потёках смолы, с растрескавшимися тёмными сучками, на ржавых петлях, она никак не создавала впечатления чего-то почитаемого. Люди даже такую труху постарались бы заключить в золотую оправу. Нет, не понять Змея.
Двубор взялся за кованую ручку, аккуратно потянул на себя, жестом попросил факел. Тут как тут возник Дядюшка Хэй, словно напоминая: всё связанное с Лун он должен исследовать первым.
Небольшая комнатка, все не поместятся. Слева — каменный топчан, явно неудобный для человека. Справа — дубовый стол, крынка, тарелка, деревянная ложка, подсвечник с огарком. Лавки нет, но Мечислав вспомнил — Змею крылья сидеть мешают. Над столом на стене нацарапаны буквы. Нет, не буквы.
— И — не руны.
— И — не вязь.
— И — не иероглифы.
Надо же, снова вслух заговорил. Надо что-то с этим делать. Проболтаешься однажды — не заметишь.
Мечислав оглянулся — так и есть, в комнатке лишь он, Двубор и вставший на топчан Дядюшка Хэй. Остальные просунули головы, осматриваются.
— Каморка Отца? — поинтересовался хинаец.
Двубор кивнул, посмотрел на Дядюшку, понял, что тот стоит спиной, исследуя стену над топчаном, решил добавить:
— Да. Но не только Отца. Здесь в человечьей личине прятался Отец Отца. Эти надписи, — палец ткнул на стену над столом, — сделал он.
— Это и есть — алтарь? Что-то вроде завета?
— Да. Завет. Отец Гром так и говорил.
— Прочитать сможешь?
— Любой змеёныш из сотников сможет. Птичий язык.
— Какой?
— Свист. Нас ещё в яйце ему обучают. Каждая чёрточка — напев, точки и запятые — щелчки.
Двубор тихонько насвистел несколько строк.
Что-то смутное шевельнулось в голове Мечислава, но Дядюшка опередил:
— Погоди-погоди. Вас этому письму учил Гром, так?
— Так.
— А кто же учил Грома?