Зодчий
Шрифт:
— Все это так, — подтвердил зодчий, — но и об этот светильник можно легко обжечь крылья. Я тоже писал в Самарканд, но не получил ответа… И тогда я решил ехать на родину. Проведу остаток дней своих вдали от шума и интриг, в уединении, в молитвах. Это все, что осталось мне, старику. Да и это мой прямой долг. Много пришлось мне пережить и изведать в жизни — и радости и горя. Направлю на путь истины вот этих молодых, а сам предамся молитвам. Подальше от дворца, от вельмож и чиновников… Великие мира сего — те же драконы, на них можно глядеть лишь издали, а подходить к ним опасно, того и гляди ни за что ни про что проглотят живьем. Прошлой зимой Атаулле Шаши и Абдуллаху Кухистани пришлось тоже покинуть Герат ради Самарканда. Сейчас снова близится зима, и все птицы — аисты, журавли и горлинки — улетают в дальние края.
Глава XXIV
Сновидения
Лишь на рассвете, достигнув Чилтанского ущелья, что в пяти верстах от Майманы, путники снова решили передохнуть. Лошадь, запряженная в третью арбу, начала отставать. Розовая полоска зари прочертила небосклон. Скоро солнечные лучи достигнут скалистых вершин. Лошадь в третьей арбе сменили. Зодчий с трудом слез с арбы и растянулся прямо на траве. Ученики забеспокоились, но на все вопросы зодчий отвечал, что еще после переправы через второй проток он почувствовал себя не совсем хорошо, но что это скоро пройдет. Подошли и сели рядом Бадия с Масумой-бека. Но Бадия тут же поднялась, подошла к арбе, налила в небольшую чашу шербета и принесла отцу.
— Выпейте, отец, вам станет легче.
Зодчий покачал головой.
— Кто хочет шербета? — спросила Бадия.
Все отказались. Тогда Бадия сама выпила шербет, подошла к отцу и снова присела подле него. Зодчий смотрел на высокие бурые скалы, провожая взглядом пролетавших птиц.
— Я вот лежу здесь, — начал зодчий, обращаясь к ученикам, — и заметил, что птицы, пчелы, даже комары и те летят вон туда, к скалам. Посмотрите-ка сами.
Юноши подняли головы и стали наблюдать за пчелами, с жужжанием пролетавшими мимо.
— Подойдите поближе к скале, вы увидите, что все они летят в одно и то же место.
— Почему бы это? — спросил Зульфикар.
— По-моему, тут есть мумиё. Вон там, на склоне горы. Это, конечно, лишь предположение, но я знаю, что добытчики мумиё именно в такую пору ложатся у подножия горы, в ущелье, и наблюдают за полетом птиц и комаров. Так они отыскивают мумиё…
Бадия засмеялась. И вслед за нею заулыбались все остальные.
— Я говорю истинную правду, — сказал зодчий. — Нельзя же не верить старому человеку.
— Это верно, — поддержал арбакеш зодчего. — В этих горах мумиё есть. Если горный архар в схватке с соперником поломает себе кости, он находит мумиё и лижет его. И представьте себе, излечивается…
— Ну вот вам и подтверждение моих слов, — улыбнулся зодчий. — Рассказы о мумиё, о его чудодейственном свойстве столь занятны, что лечат надежнее, чем само снадобье.
Мудрому старцу хотелось рассеять тревогу своих спутников. Ему и впрямь удалось развеселить их историями о чудодейственных свойствах мумиё. Да и самому зодчему стало получше, и, погрузившись вновь на арбы, небольшой караван отправился в путь. Но еще долго все оглядывались на скалы в ущелье. Когда солнце стояло уже высоко, они въехали в Майману. Переговорив с хозяином караван-сарая, они решили здесь остановиться — зодчий с семьей в одной комнате, мужчины вчетвером — в другой. Работнику караван-сарая дали три серебряные монеты и поручили накормить хорошенько лошадей и присмотреть за ними. Никогда не видавший такой щедрой платы, работник заверил их, что выполнит все в точности и что они могут отдыхать и спать спокойно. Разойдясь но комнатам, усталые путники сразу же уснули. Недаром же говорится, что сон не ищет для себя удобного места. Наутро они снова отправились в путь, проехали Давлатабад, Чукургузар и вдоль Оби Кайсара лишь на пятые сутки въехали в город Андхуд. И здесь снова остановились на отдых в караван-сарае; лошади были вконец измучены, не говоря уже о людях Пожалуй, только теперь Бадия поняла истинный смысл старой присказки: «Муки пути — муки ада». Свободная и веселая, избалованная родительской лаской, она впервые испытала тяготы и неудобства дальней дороги, но ни разу не пожаловалась и держалась стойко, старалась казаться бодрой и довольной.
В Андхуде стояла сильная жара. К утомленному дорогой зодчему подошел молодой нукер с саблей на боку.
— Уважаемый господин, — начал он, — я начальник отряда охотников. От Андхуда мы повернем назад. Дальше можете ехать спокойно, опасности нет. Теперь вы до беретесь до места целыми и невредимыми.
— Благодарю вас, — ответил зодчий, — мы будем молиться аллаху за ваше благополучное возвращение.
— Желаем вам здоровья! — сказал нукер.
И через несколько минут он исчез.
Кроме Бадии свидетелем этой необычной и короткой беседы был и арбакеш.
— Они возвращаются обратно? — спросила Бадия у отца.
— Да, —
— Но вы же говорили, что нас будут сопровождать до самой границы Хорасана, до берегов Джайхуна?
— Спасибо и на этом. Что бы мы могли сделать, если бы эти «охотники» просто порубили нас?
— Пусть бы попробовали, неужто мы сидели бы сложа руки?
— Во всяком случае, Байсункур нас не обманул. Теперь ты веришь ему?
— Пока мы не выедем за границу Хорасана, рука моя на рукояти кинжала!
Зодчий, молча взглянув на дочь, вошел в комнату и лег. Масума-бека приготовила чай. Она жаловалась на духоту, беспрерывно обмахивалась платком и вытирала потное лицо и шею.
Скоро зодчего сморил сон. Масума-бека сидела рядом с мужем и платком отгоняла от него мух. Она вглядывалась в лицо мужа и понимала, что он скрывает от нее свое недомогание. Горе сломило его, хотя сам зодчий никому не жаловался. Душа его разрывалась от тоски и горя, однако он старался держаться молодцом; чего доброго, еще догадаются, что силы покидают его. И зодчему приснился сон: будто стоит он во дворе медресе, которое вот-вот должны достроить. Все работы почти завершены — осталось только облицевать ганчем худжры второго этажа, да еще надо убрать груды земли и кирпича, очистить двор, коридоры, ступени, снять леса и расплатиться с рабочими и мастерами. А когда все будет закончено, они торжественно встретят Байсун-кура-мирзу. Зодчий стоит посредине двора. Кто-то приносит стул, но он, благодарно кивнув, не садится. Все его мысли заняты людьми, находящимися здесь. Он обходит двор, выбирается через ворота, смотрит на творение рук своих, своей фантазии, а порталы, купола, своды и арки торжественно взирают на зодчего. Его ученики Заврак Нишапури, Гаввас Мухаммад, Зульфикар Шаши идут за ним, а позади плетется распорядитель работ Ахмад Чалаби с хмурым и недовольным лицом, он хочет что-то сказать, но не смеет приблизиться. Зодчий осматривает двор медресе, входит в помещение и видит постланные на землю новые ковры. Сегодня здесь впервые состоится моление, которое проведет новый, только что назначенный муфтий.
Зодчий приближается к алтарю, осматривает его, осматривает светильники, прикрепленные к стенам, и люстры, свисающие со сводов куполов. Все здесь в порядке. Справа от входа он видит искусно выписанную мастерами-резчиками надпись: «Творение зодчего Наджмеддина Бухари», вглядывается в нее и вдруг видит, что написано здесь другое: «Творение Ахмада Чалаби». Он с недоумением смотрит на шагающего рядом Заврака, но тот только пожимает плечами и говорит с обидой в голосе: «Глядите, устад, истинного зодчего отстранили, а распорядитель работ высек здесь свое имя!» Заврак уже собирается тут же сбить эту надпись, выложенную голубым изразцом, хочет исправить, но зодчий запрещает. «Не надо, — говорит он, — оставь, история знает, кто строил это здание. Я его построил, а слава Чалаби преходяща. Как минарет Калан в Бухаре, мы будем стоять здесь вечно!» Но Заврак не слушает учителя и все же сбивает надпись. Мастера Хасанбек и Хусанбек, облицовывавшие худжры наверху, приложив руки к груди и светло улыбаясь, кланяются зодчему, выражая свою любовь и преданность. Тут же появляется старик Джорджи и протягивает зодчему руку.
«В добром ли вы здравии?»
«Благодарю вас, мастер».
«Поздравляю с окончанием работ, вы воздвигли сказочный дворец науки!»
«И я вас поздравляю, мастер!»
Не желая мешать зодчему, Джорджи поднимается наверх, к сыну, тоже облицовывающему стену.
И здесь кто-то сообщает, что царевич Байсункур-мирза уже въезжает во двор медресе. Зодчий выходит навстречу царевичу. Он видит Байсункура в окружении конных нукеров. Приблизившись к зданию медресе, царевич сходит с коня и, не глядя на зодчего, устремляется прямо к Ахмаду Чалаби, милостиво протягивает ему руку и вместе с ним входит в медресе. Царевич словно бы и не замечает зодчего, он глядит на него мельком, как на человека, не имеющего никакого отношения к строительству, равнодушно проходит мимо, оказывает милость и почтение Ахмаду Чалаби, вместе с ним входит в медресе полюбоваться творением его, Наджмеддина Бухари, рук. Вельможи, по знаку царевича, торжественно накидывают на плечи Ахмада Чалаби халат, шитый золотом. Чалаби благодарно склоняется в поклоне. Затем показывает царевичу порталы и своды, что-то беспрерывно объясняет и размахивает руками. До зодчего долетает фраза, что Чалаби, мол, использовал в строительстве опыт греческого ученого Пифагора. Наджмеддин Бухари и его ученики стоят растерянно в стороне, и никто не обращает на них внимания. Зодчий слышит, что Ахмад Чалаби все путает, все лжет, и вдруг делает шаг к Байсункуру.