Золото по ленд-лизу

Над бескрайним морем голубых лапландских тундр, что, перемежаясь с сопками, тянутся от скалистых фьордов Норвегии до побережья Кольского полуострова, полярный день.

В лучах немеркнущего солнца искрится последний, еще не растаявший снег, зеленеет ягель, блестят холодной водой небольшие озера, с которых доносятся разноголосые крики вернувшихся с зимовки птиц.

На теплом валуне дремлет отощавший за зиму пестрый лемминг. Вдруг он настораживается, вскакивает и с писком ныряет в щель.

Из-за ближайшей сопки появляются два человека. Они едва передвигают ноги и, подойдя к камню, устало садятся на него.

Оба путника предельно измождены, с серыми, заросшей щетиной лицами. На одном - высокого роста и с широкими вислыми плечами, лопарский колпак, выцветший солдатский ватник, драные бриджи и размокшие от воды пьексы.

На втором - коренастом и непрерывно кашляющем, видавшие виды матросская шапка и бушлат с позеленевшими латунными пуговицами, рваная на коленях брезентовая роба и полуразвалившиеся кирзовые ботинки.

В руках у высокого финский автомат «Суоми», а на поясе коренастого, нож «пуукко» с костяной рукояткой. За плечами у обоих тощие котомки.

На незнакомцев тут же наваливается дрема, и они начинают клевать носом.

 Однако через минуту высокий вздрагивает, открывает глаза и толкает локтем напарника.

– Не спи, Сашок, замерзнешь.

– А, чего?!
– испуганно вскидывается тот и недоуменно вертит головой.

– Не спи, говорю, идти надо.

Они тяжело встают и, покачиваясь, бредут дальше. Примерно через километр тот, которого назвали Саней, падает лицом в пропитавшийся сыростью мох и вновь заходится мучительным кашлем.

Высокий сплевывает и присаживается на корточки рядом.

– Вставай, Сашка, вставай, вот эту марь пройдем и под сопкой отдохнем, - трясет он за плечо спутника.

Тот поднимается, высокий обхватывает его за плечи и, спотыкаясь, тащит дальше.

У относительно сухого склона сопки оба валятся у чахлой березки и засыпают.

 Когда они открывают глаза, солнце все также сияет в высоком

– Дим, а что сейчас, день или ночь?
– шепчет Сашка.

– Я и сам не знаю, все в башке перепуталось от голода. Надо пашамать.

– Надо.

Дим, так зовут высокого, приподнимается, стягивает с плеч котомку и достает из нее вяленый кусок оленины. Затем протянутой Сашкой финкой разрезает ее и большую часть отдает другу.

– Ты отдыхай пока, а я схожу туда, - кивает он на синеющее неподалеку, окаймленное редким кустарником и карликовыми деревцами озеро, - может птицу какую подстрелю.

– Это последний патрон?, - шепчет обметанными жаром губами Сашка.

– Последний. Как и мясо, что лопари дали. Больше ничего нету.

Дим встает, щелкает затвором автомата и уходит к озеру. Через несколько минут оттуда доносится гулкий выстрел и над сопкой проносится стайка птиц. А чуть позже возвращается Дим и швыряет автомат на землю.

– Все, кончился наш «суоми».

– А птица ?

– Промазал, руки дрожат. Но ты не дрейфь, через неделю-другую птицы яйца класть станут, тогда заживем. А пока ягель жрать будем, прошлогоднюю морошку, что найдем, и кору с молодых деревьев. Все равно к своим выйдем. Вот увидишь.

– Зря мы все-таки у лопарей не остались, - произносит Сашка.
– Чуть отдохнули бы и двинули дальше.

– И вовсе не зря. Ты ж слышал, к ним за оленями и рыбой финны с немцами наезжают. Снова к ним в лагерь захотел?

– Не-е, - тянет Сашка.

– Ну, то-то же. Значит, не ной. Ты, кстати, какого года призыва?

– Сорок первого.

– Совсем салага.

– А ты?

– Тридцать девятого.

– И где ж ты Санек, служил, небось, при штабе?

– Не, на морском охотнике, рулевым-сигнальщиком. Прошлым летом в Белом море нас финская лодка торпедировала. Командира, меня и боцманом при взрыве за борт выбросило. Финны всплыли и подняли нас к себе на палубу. Командира тут же расстреляли.

Затем, выяснив специальность, боцмана выкинули за борт. А я назвался коком и меня не тронули.

– Чего ж это они?

– До этого мы несколько часов гоняли лодку по дну залива и бомбили. Да так, что она соляром течь стала. Видать разозлили финнов здорово.

А кок на позиции им был здорово нужен - своего при взрывах кипятком ошпарило.

Правда, что я готовить не умею, финны поняли через пару часов, как погрузились. Снова рассердились и выбили мне половину зубов. Во, - ощерил Санька щербатый рот.
– А как вернулись в базу, сдали меня в лагерь. А ты Дим как туда попал? Ведь раньше я тебя почти не знал.

– Я, Санек, до марта 41-го служил на Балтике, на крейсере «Октябрьская революция», это бывший «Гангут», слыхал про такой?