Золотое сечение
Шрифт:
День шел на убыль, когда Грачев, закончив неотложные дела, вызвал машину. До отъезда на дачу он хотел еще переговорить с глазу на глаз с Задориным, который ждал его в тресте. Легкой упругой походкой ректор прошел по коридору, хозяйским глазом окидывая свежие красиво оформленные к новому приему абитуриентов стенды по истории института.
Алые стрелы на стенде-карте обозначали места работы выпускников. Особо были выделены портреты крупных руководителей. Правда, таких пока было немного, но директор остался доволен: стенд внушал почтение, и «левые» деньги, истраченные на работу художников, пошли не впустую. Грачев знал, что многочисленные комиссии
Шоколадная «Волга» ждала у крыльца возле чугунной фонарной колонки, отлитой в александрийском стиле. Проект здания института был исполнен в столице. И Грачев, став директором, вникал в каждую мелочь индивидуального творения зодчества. Не всегда его просьбы учитывались обидчивыми архитекторами. Скупились на добротную отделку и местные власти, когда он просил одеть камнем хотя бы три этажа и дать все подвалы с силовым полом, армированным для размещения тяжелого оборудования, но в целом здание было не чета многим старым вузам с их монастырскими клетушками и жалкими лабораториями-сарайчиками. Вуз, действительно, походил на дворец науки с мощными крыльями боковых корпусов, стремительными портиком центральной части и гранитным полированным фасадом. Жаль, что при утверждении сметы в министерстве срезали деньги и пришлось отказываться от башни с курантами. Всякий раз, отъезжая от крылатого орлиного здания вниз, к городу, Грачев чувствовал, как не хватает этой увенчивающей башни и золотых, со стрелками, курантов…
Машина шла по проспекту легко, словно невесомая, и, сидя по привычке, усвоенной от министерских товарищей, сзади, справа за шофером, Грачев обдумывал, как повести ему разговор с Задориным — известным ему настолько хорошо, чтобы не ожидать от него подвоха или недопонимания. Задорин давно нравился ему своей горячностью и напористостью, умением делать ставку на новое, неизвестное. Грачев припоминал время, когда Задорин, тогда просто начальник участка, взлетел, вытеснив на пенсию сначала главного технолога и затем главного инженера — неплохих специалистов, знатоков металла, дерева и кирпича. Это они строили город в тридцатые годы, создав ряд неплохих кварталов, а после, в начале пятидесятых, отгрохали такие белоснежные «парфеноны» кинотеатров с бронзовыми люстрами, гипсовыми виньетками и какой-то лепкой, что с непривычки болели от роскоши глаза. Но, видно, силен был в экономике выпускник монтажного техникума, если даже в центральных газетах печатали его статьи о преимуществе сборного железобетона, доказывающие рентабельность перехода на сборные дома из серийных блоков. «Черт с нами, строителями, — думал Грачев, — может, и вправду «позолота сотрется, свиная кожа остается». Сам-то он жил в трехкомнатной квартире постройки конца тридцатых с таким длинным коридором, что сын в пять лет мог кататься в нем на велосипеде, и в целом проблема сборки домов Грачева мало интересовала. Сейчас ему важно было уяснить, насколько прочно сидит на своем месте Акинфий Задорин, какова его способность к риску, без которого не обойтись в задуманном им деле…
Задорин встретил его по-дружески. Седоватый, с мешками под глазами и оплывшей фигурой, он сидел за полукруглым столом с аппаратами коротковолновой связи, рычажками селекторов и разноцветными телефонами. Грачев сразу почувствовал, что размах у треста куда шире его скромного ректорского обихода с бумажками. День заканчивался, и Задорин, искусно манипулируя переключателем, довершал разбор дел на участках.
— Пять минут — и я твой, — коротко, после рукопожатия, сказал он и подхватил на полуслове фразу из динамика: — А я тебе говорю — пропарка слабая. Ты — технолог, и азбуки
— Коррозия форм велика, Акинфий Кузьмич. Не будет оборачиваемости, — пробовал возразить чей-то робкий голос.
— Я свою сталь знаю. Делай, что говорят. Ясно?
Задорин щелкнул переключателем и откинулся от стола во вращающемся кресле.
— Вот сижу как диспетчер. Все чего-то боятся, жмутся, как воробьи в мороз…
— Новое дело всегда зябко. Слышал я, четвертый микрорайон заканчиваете? — показывая осведомленность, сказал Грачев и вытащил пачку «Курортных».
Задорин вышел из-за стола, запросто сел рядом, подчеркивая уважение к профессору, и охотно взял папиросу. После затяжки он с расстановкой сказал:
— Заканчивать-то заканчиваем, Сталь Никанорович, а склоки не оберешься. Лаборатория министерства сварку под сомнение ставит. Понагнали дозиметристов, рентгеном пятый дом светят.
— Арматура, что ли, бракованная? Или сталь некондиционная? — Грачев курил, осматривая кабинет, где стены ломились от диаграмм, графиков и генпланов районов города.
— Да, сварщик у меня слабоват. Твой выпускник, Бахметьев. Взял прямо со студенческой скамьи в управление, диплому поверил, а он мечется…
— Да, с инженерами пока на строительстве туго. Помогаем чем можем. Сам знаешь — выше головы не прыгнешь. — Грачев сознательно делал паузы в разговоре…
— Что там ваша институтская инженерия? Лет десять надо, чтобы человек хоть мало-мальски отдачу давать начал. Диплом — бумажка. Она и есть бумажка. — Задорин сердито покосился на диаграммы, где среди прочих висел плакат роста численности инженерных кадров, верхний процент которого не дотягивал до тридцати. — Работаем с теми, кто тянет лямку, да и мозгами ворочает. А эти — пока детский сад… — Он ткнул в хрустальную пепельницу недокуренную папиросу. Грачев почувствовал, что сейчас самое время.
— Я ведь к тебе по делу, Акинфий Кузьмич. Есть у меня деловое предложение, только не знаю, как оценишь.
— Опять надумал меня химерами развлекать… А еще производственник. Сам знаешь, времечко золотое — лето… — Задорин стал добродушнее, желтое одутловатое лицо его оживилось, складки у рта постепенно разгладились. Грачев придвинулся ближе:
— Судя по опыту, настоящий инженер, как и ученый, растет не от лекции, а?
— Какие лекции! Отец мой прорабом на Вотяковской ГЭС работал с американцами-электриками. У них лет через десять после колледжа экзамен на диплом сдавать допускают. И то не всех, а кто изобрел что-нибудь или самостоятельно построил.
Грачев поморщился: такая постановка вопроса его не устраивала.
— У них классовая система отбора. Нам надо быть гибкими, и в то же время есть четкие обязательные программы…
— Вот то-то и оно. Обязательные… У меня они, с вашего, прости господи, детсада про луну расскажут, а ГОСТов не ведают, чуть что — за линейку хватаются. Что же, выходит, Ивана Великого с логарифмами строили? Ведь пятьсот лет стоит!.. — И Задорин иронично пощелкал ногтями по крышке гладкого стола, в котором отражалась пятирожковая люстра.
Грачев не спорил. Он понял, что не совсем верно подошел к нему.
— Но в наше время рост человека немыслим без этой, как ты говоришь, «бумажки». Ты с твоим размахом мог бы развернуться и пошире. Ты — пионер железобетона в стране, первопроходец, а крутишься на снабжении…
— Да чего мне «пошире». Третий год в министерство зовут, а я не иду. Чиновником быть — не по мне. Тут я хозяин, люди знакомые, проверенные. У меня, по секрету скажу, своя старая наполеоновская гвардия почище любых инженеров. Все — с бригадиров рощеные. Курсы, конечно, кончали, как положено…