Золотой лев
Шрифт:
Они сидели в комнате — да, да, в той самой комнате — и разговаривали, как будто ничего не произошло. Санчо отчётливо слышал каждое слово. Он наотрез отказался зайти в дом вместе с дядей Гошей. Максим и Тонька тоже не изъявили желания сопровождать милиционера. Вместо этого рыцари притаились под окном и старались не пропустить ни слова.
— …А не попрощался он, потому что очень торопился. Дело не терпело отлагательства.
Это был голос
В этот момент раздался стук. И в комнату вошёл дядя Гоша.
— А-а, — весело закричал Закидон. — Моя милиция меня бережёт! Заходи, Григорий Иванович, заходи, дорогой. Присаживайся. Мы тут с приятелем сидим, вином балуемся… Зиновий, налей товарищу.
— Никаких «налей», — отрезал лейтенант. — Я при исполнении. Пришёл по делу.
— Нужно иногда забывать о делах, — поучительно сказал Закидон. — В мире есть столько прекрасных вещей! Вино, дружеская беседа, искусство… Впрочем, искусства уже нет. А почему?
— Почему? — спросил дядя Гоша.
— Ну всё, — с досадой пробормотал Санчо. — Теперь Закидон заморочит ему голову. Никого он не арестует, потому что через минуту забудет, зачем пришёл. Говорили же ему… Эх!
— А потому что мало осталось художников, — сел на своего конька художник — И совсем не осталось настоящих ценителей, которые бы понимали и чувствовали живопись!
— Ну, знатоков у нас хватает, — подал голос Зяма. — Этого добра у нас пруд пруди.
— Невежды они, а не знатоки, — взревел старый художник. — Некоторые ходят раз в год в музей и считают себя знатоками, а сами ни ухом ни рылом… А нужно ходить каждый день и смотреть на картины часами. Ты садись, Иванович, садись. И посмотри на эту картину. Месяц назад закончил. Ну как?
— Ну… — неопределённо промычал дядя Гоша. — Я, собственно…
— По твоему лицу я угадываю, что ты о ней думаешь. Всё правильно: ничего путного ты о ней не думаешь, потому что не в силах угадать творческую мысль художника.
— Да?.. — с сомнением произнёс лейтенант.
— Уверен. А ведь мне удалось вложить в своё произведение глубочайший смысл! Я проанализировал традиции нашего общества и отобразил их на этом полотне. Что ты видишь?
— Цыплёнка. Наверное, только что вылупился из яйца. Вон скорлупа. Только цыплёнок почему-то фиолетовый. Но я хотел спросить…
— Минутку. Я сейчас тебе отвечу. Ребята…
Послышалось бульканье, звон стаканов, причмокивание.
— Ну и гадость! — брезгливо пробормотал художник.
— Картина?
— Нет. Вино. И как его люди пьют?! Н-да… На чём я остановился?
— На цыплёнке, — услужливо подсказал Зяма. — Ты закусывай, Кирилыч, закусывай. А то досказать не сможешь. А народу интересно, почему из яиц начали вылупливаться
— Никто ниоткуда не вылупливается! Речь идёт о превращении.
— Всё понятно, — ахнул Зяма. — Яйцо превратилось в цыплёнка. Гениально!
— Нет. На картине вы видите не превращение яйца в цыпленка, а наоборот, превращение цыплёнка в яйцо. Я воспользовался старой, всем известной поговоркой, чтобы показать движение нашего общества.
— А куда направлено это движение?
— Конечно же, к первоистокам! — вдохновенно воскликнул Закидон. — К стародавней гармонии, к первозданной чистоте нравов, прочь от ужасов, которые несут с собой прогресс и американские стереотипы. Именно в этом и заключается нравственный подвиг цыплёнка!
— Кто бы мог подумать… — пробормотал дядя Гоша.
— Зиновий!.. — Закидон снова призвал собутыльника к действию. — Наливай. Лейтенант?..
— Я при исполнении, — машинально ответил дядя Гоша. — Кстати, а где Борис Устинович?
— Нашему коллеге пришлось срочно уехать, — сказал Зяма. — Но вы не огорчайтесь: мы с коллегой продолжим его дело. Он оставил нам план работы, наметил цепь экспериментов… Наука не должна стоять на месте. За это и выпьем!
И снова послышался звон стаканов.
— А где ваш коллега?
— Он подбросил Бориса Устиновича к городу. Скоро вернётся. А я вот остался. Ногу поранил. Собака цапнула.
— Собака? Может, она бешеная?! Нужно вызвать врача!
— Нет. Не нужно. Спасибо за заботу.
— Как знаете… А что ж Борис Устинович так торопился? — продолжал расспросы дядя Гоша. — Не попрощался даже.
— Его любимый племянник заболел… — пояснил Зяма-Дуремар. — Температура под сорок. Вот Ратинов и сорвался с места, позабыв обо всём.
— А адресок племянника случайно не помните?
— Нет. Случайно не помним. Где-то в Подмосковье… — продолжал беззастенчиво врать Дуремар. — Дело в том, что мы с Ратиновым соседи. Телефона у него нет, поэтому звонят обычно мне. Я как узнал об этом несчастье, сразу сюда, а Боря сразу отсюда. Мы с коллегой подменим друга, чтобы ему от начальства не влетело. Начальство у нас строгое.
— У нас тоже, — кивнул дядя Гоша. — А документики у вас имеются?
— А как же! Вот, пожалуйста, начальник. Проверяйте. Это мой паспорт.
— Ну зачем так? — смутился дядя Гоша. — Какой я начальник? Я для порядка спрашиваю…
— Понимаем, понимаем… — хохотнул Дуремар. — Наша служба и опасна и трудна…
Едва лейтенант начал изучать паспорт Дуремара, как раздался стук и в комнату вошёл почтальон Петрович.
— Телеграмма, — сказал он. — На имя Зиновия э-э…