Зов пространства
Шрифт:
В конце концов скорость упала практически до нуля; корабль стоял, балансируя на плазменных струях. На этом задача Рауля была выполнена; он включил систему автоматической посадки, вытянулся на койке и стал следить за приборами.
Под нами, вокруг оси корабля, располагались восемь одинаковых радаров, их узкие лучи шли вниз; каждый радар контролировал маленькую горизонтальную дюзу. При отклонении корабля хоть на градус от вертикали один или два радара давали команду дюзам, и мгновенные вспышки пламени устраняли крен. Еще один вертикальный радар был совмещен с основными двигателями; он следил за расстоянием до поверхности планеты и регулировал скорость спуска.
Аппаратура
Никто не спешил ее нарушить, но вскоре мы услыхали потрескиванье и пощелкиванье остывающего металла. Рауль сел и освободился от пристежных ремней.
— Ну, вот и прилетели. Молодчина твой старик, — сказал он мне.
Он осторожно встал и, привыкая к забытому чувству тяжести, двинулся к ближайшему иллюминатору. Я последовал его примеру и стал отвинчивать защитную пластину иллюминатора. Камилло извлек из фиксаторов радиопередатчик и отправил в эфир:
— «Фигурао» совершил мягкую посадку. Марс, ноль три сорок три по Рио. Координаты посадки, похоже, не расходятся с ранее переданными. Приступаем к наблюдениям и проверке бортовых систем. — Он тоже потянулся к ближайшему иллюминатору.
Я уже успел откинуть со своего металлическую заслонку, и вид, открывшийся глазам, полностью совпал с моими ожиданиями. До самого горизонта убегали ржаво-бурые барханы. Где-нибудь на Земле такая картина навеет любые эмоции, кроме благоговейного трепета. Но мы были не на Земле. Мы были на Марсе, и видели то, чего еще никто не видел. Мы не ликовали, не хлопали друг друга по спине. Мы просто смотрели во все глаза.
Наконец Рауль произнес довольно блеклым тоном:
— Вот, значит, какой Марс. Мили и мили голой пустыни. И все это теперь наше. — Он отвернулся и шагнул к приборной панели. — Атмосфера процентов на пятнадцать плотнее, чем нам предсказывали. Оттого, наверное, и перегрев корпуса. Придется сидеть тут, пока не остынет. Кислорода и вправду очень мало, судя по этому пейзажику, он почти весь — в окислах. — Рауль подошел к встроенному шкафу и стал доставать скафандр и принадлежности.
Смотрелось это забавно; пожив в невесомости неделюдругую, легко забыть, что в поле тяготения планеты вещам свойственно падать, когда ты их отпускаешь.
— Все-таки странная ошибка, — проговорил Камилло. — Я насчет плотности'атмосферы.
— Что тут странного? — отозвался Рауль. — Просто чья-то гениальная теория об утечке воздуха в пространство высосана из пальца. Да и чего ради ему утекать, если рядом нет большого небесного тела? Если так рассуждать, то наш воздух должен был улетучиться на Луну, а потом вернуться обратно. Интересно, как эти идиотские «прозрения» находят себе поддержку? Думается мне, нас ждет еще немало таких сюрпризов.
— Насчет гравитации тоже просчитались? — спросил я. — По-моему, сила тяжести здесь гораздо выше.
— Нет, все точно, просто надо привыкнуть к самому весу.
Я пересек рубку и посмотрел в иллюминатор Рауля. Та же картина, только вдали между небом и землей темнеет тонкая полоска. Меня это заинтриговало, но как я ни старался, не сумел разглядеть детали или хотя бы прикинуть расстояние до горизонта.
Решив вооружиться телескопом, я повернулся к иллюминатору спиной, и тут пол вырвался из-под ног…
Рубка накренилась, я заскользил под уклон. Массивная заслонка иллюминатора откинулась и едва не задела меня, а на Рауля обрушилась всей тяжестью, швырнув его на пульт
За несколькими приглушенными ударами последовал жуткий хруст, скрежет, и меня подбросило на пружинах койки. На этом все кончилось.
Я огляделся: то, что за недолгий срок полета мы привыкли считать палубой, теперь стояло вертикально. Очевидно, «Фигурао» повалился набок. Под новой «переборкой» на вогнутой «палубе» съежился Камилло; рядом валялись скафандры вперемешку с их принадлежностями. Рауль распластался на панели управления, и еще я увидел на ней струйку крови.
Я свалился с койки, подполз к Раулю и хотел было поднять его голову, но это не удалось, и я сразу обнаружил почему: он ударился виском о рычаг управления, и рукоятка вошла в череп. Ему уже ничем нельзя было помочь. Я перебрался к Камилло. Он был без сознания, но никаких травм на теле я не увидел. Пульс был достаточно сильный, и я попытался привести его в чувство. Через несколько минут он открыл глаза, посмотрел на меня и зажмурил дрожащие веки.
Я разыскал бренди и заставил товарища сделать несколько глотков. Вскоре он глубоко вздохнул, размежил веки, и его взгляд, поблуждав по рубке, снова замер на мне.
— Марс, — вымолвил он. — Марс, кровавая планета. Мы на Марсе?
При этом у него было такое глупое выражение лица, что я упал духом.
— Да, на Марсе. — Я поднял его, перенес на койку и устроил поудобнее. Затем у Камилло вновь закрылись глаза, и он погрузился в беспамятство.
Я огляделся. В рубке царил беспорядок — в основном из-за скафандров, которые вылетели из шкафов. Из аппаратуры сорвался только передатчик — Камилло не успел его закрепить, и он ударился о раму одной из коек. Теперь его оставалось только списать.
Сидеть сложа руки и разглядывать своих несчастных товарищей — занятие не для меня, поэтому я расправил скафандр, присоединил к нему баллоны с воздухом и батареи и проверил бортовые системы. Они работали превосходно; судя по наружному термометру, обшивка порядком остыла, и я решил выйти наружу — посмотреть, что же с нами приключилось.
К счастью, при падении корабля воздушный шлюз оказался сбоку, точнее, справа, если глядеть в направлении носа. Окажись он внизу, уж не знаю, как бы мне удалось выбраться. И так пришлось повозиться — шлюз в нормальном положении вмещал двух человек в скафандрах, в лежачем же — одного, и то согнутого в три погибели. Однако механизм замка благополучно сработал, наружный люк открылся, — вот только раздвижную лестницу не удалось выпустить под удобным углом, и пришлось спрыгнуть с шестифутовой высоты.
В общем, когда нога человека впервые ступила на поверхность Марса, это выглядело не слишком величественно. Стоять же на ней было и вовсе неуютно, ибо со всех сторон меня окружал один и тот же вид: мили и мили иссушенного рыжего песка. А еще — оттого, что я был одинок.
Вот он, долгожданный момент! Мы так мечтали, столько говорили о нем; мы не жалели сил ради него и шли на смертельный риск. Да, этот миг настал — и что с того? Конечно, реакция перегруженной психики и все такое, но несравнимо легче было бы мне, если б рядом находилась хоть одна живая душа. Если б мы могли отметить это событие какой-нибудь пустяковой церемонией… Но нет — я стоял один-одинешенек под маленьким чахлым солнцем, под багровыми небесами; я казался себе крошечным хрупким мотыльком посреди голой пустыни, придавившей все мои чувства, кроме уныния.