Звезда победы
Шрифт:
С концом войны таинственные цехи опять стали механическими, литейными и кузнечно-прессовыми. Они снова начали работать на завод. Работали, как и в войну, в три смены. За войну некогда было ремонтировать оборудование, многое поизносилось, требовало быстрейшей замены, уменьшился резерв запасных частей.
Пришел план послевоенной пятилетки — план восстановления и развития народного хозяйства СССР. Грандиозная перспектива открылась перед народом. В плане говорилось не только о чугуне, стали, прокате, цветных металлах, автомашинах, паровозах, станках,
Открывались новые горизонты. Пора счастливого труда для страны, для роста ее. Благородный труд для жизни.
По пятилетнему плану заводу наметили увеличение выплавки меди. Работать стало сложнее. Надо было уложиться в себестоимость, не допускать излишнего расхода материалов, труда, электроэнергии. Словом, надо было считать и считать.
Пришел план культурно-бытового строительства: нужно строить новые дома, школы, больницу, кинотеатр, благоустраивать поселок. Из «архива» извлекли генеральный план поселка. Он так и пролежал в «архиве» всю войну. Теперь он висел перед глазами директора в кабинете.
Немчинов думал: «Мы стали старше, опытнее. Работники в промышленности накопили большой опыт. Вырос новый рабочий класс, люди овладели техникой, знаниями. Повысилась общая грамотность в стране. Все это помогло отлично справиться со всеми трудностями работы в военное время. Все это поможет успешно выполнить послевоенную пятилетку».
В этот день Немчинов принял нескольких бывших воспитанников ремесленного училища, тех самых «сынков» и «малышей», которые в дни войны заменили на заводе отцов, не ударили в грязь лицом, были не из последних в социалистическом соревновании. У них уже развернулись плечи, не было юношеской округлости лиц, на подбородках пробивалась мягкая щетинка. Это уже были молодые мужчины. Многие из них сейчас отлично работали бригадирами, мастерами. «Наша молодая гвардия», — с нежностью думал о них Немчинов. Он питал к ним особую привязанность, видел в них не только прошлое, но и будущее завода.
Двое бывших «сынков» вошли вместе. Они просили Немчинова дать им отдельные комнаты. Живут они сейчас в общежитии, там шумно, а им надо заканчивать десятый класс вечерней рабочей школы.
— Кончите школу — дальше что? — спросил директор завода.
— В заводский техникум поступим, на вечернее отделение, — ответили они дружно.
— Правильно, — одобрил их выбор Немчинов. — Что же мне с вами делать? — Он задумался. — Много у нас учащихся ребят, все просят комнаты. В июле будут у нас готовы два дома, и тогда отведем несколько квартир для учащихся. Дам вам комнату на двоих. Хорошо будет?
— Можно помириться, — снисходительно сказал один из учащихся.
— Так уж и помириться, — засмеялся Немчинов. — В институтах не все студенты имеют на двоих комнату. Я тоже был студентом.
Следующий посетитель также был из бывших ремесленников.
— А я вас знаю, — сказал Немчинов, вглядываясь в его лицо, покрытое
— Я работаю…
— Подождите-ка, сам вспомню, — у Немчинова была цепкая память на лица и фамилии, а у этого посетителя уж очень было приметное по россыпи веснушек лицо. — Вот и вспомнил: работаете помощником мастера в дробильно-помольном отделении. Герасимчук? Из Белоруссии к нам приехали. Ну, садитесь, товарищ Герасимчук. Что у вас?
Герасимчук неловко, как-то боком, сел в кресло, приподняв острые локти.
— Комната нужна. Отдельная.
— Зачем же отдельная?
— Жениться решил.
— Ах, вот что! Кто невеста? Не секрет?
— Какой же секрет, если в цехе все знают. Тоже на обогатительной работает. Лаборантка.
— Где невеста живет?
— С подругами.
— Ах, молодежь! Вы женитесь, а нам заботы, — добродушно сказал Немчинов, снимая трубку и вызывая начальника жилищного отдела.
— Знаю Герасимчука, — сказал тот. — Был он у меня. Ничего сейчас не могу сделать. Нет свободных комнат.
— Надо найти… Дело срочное. Нельзя такие дела откладывать. Надо понимать молодых. Даю неделю сроку.
Герасимчук, напряженно следивший за разговором, облегченно вздохнул.
— Будет комната через неделю, — пообещал Немчинов. — Ну, мир вам и счастье в обшей жизни, — он протянул руку, прощаясь. — А на новоселье обязательно к вам приду.
— Просим, Георгий Георгиевич. Я и Таня вас просим.
«Вчерашние «малыши» идут в техникумы, обзаводятся семьями, — думал Немчинов. — Это хорошо. Ох, как нужны эти два новых дома на проспекте. Надо поторопить строителей».
Большинство посетителей шли с просьбами мирного времени — о квартире, о кредите на постройку индивидуального дома, об отпуске с завода на учебу в институт…
Последним вошел чернокудрый, как цыганенок, гибкий юноша и солидным баском произнес:
— Токарь-инструментальщик Панюшкин. Из штамповочного. Жалоба у меня.
— Слушаю жалобу.
— Начальник нашего цеха товарищ Ошивалов изобретателей зажимает.
— Кого же именно?
— Вот мое предложение затирает, — Панюшкин развернул чертеж и, держа его навесу, сказал: — Крючки в нашем цехе делают.
— Какие крючки?
— А для ботинок… Вот такие, — и Панюшкин, сробев от строгого взгляда директора, приподняв над столом ногу, показал свой ботинок. — Через которые шнурки продевают. Видите?
— Ну, ну, — сказал заинтересованный Немчинов, развеселившись. — Значит, крючки для ботинок. Теперь вспомнил. А он зажимает и затирает?
— Заказ получили. Три миллиона таких крючков. За смену штампуют восемь тысяч. Это хорошие стахановки. А норма — шесть тысяч. Пинцетиком берут каждый крючок, ставят под штамп и ногой педаль нажимают. А я посмотрел и так придумал… Вот, взгляните… В нашем деле понимаете? Видите, диск. В него крючок вставлять будут. Тут сбоку храповик стоит, он и подает к штампу крючок. Вот и все. Тридцать тысяч можно за смену делать.