Звезда победы
Шрифт:
Фомичев не мог не заметить, как все больше и решительнее вмешивается центральная лаборатория в дела цехов. Значит тогда, когда он переводил ее из диспетчеров, он в общем принял верное решение. Только эта история с ночной аварией исказила его истинные намерения, выставила все в ложном свете.
Работа Жильцовой была почти незаметна. Ее люди, вооруженные пирометрами, газоанализаторами, секундомерами, счетными линейками, записными книжками, никому не мешая, никого не беспокоя, дежурили возле печей, контрольных приборов, но по всему заводу уже шли разговоры о центральной
Встретили работников лаборатории равнодушно, но теперь за их работой внимательно все следили. Начальники цехов, мастера почтительно здоровались с Мариной Николаевной, этой неутомимой, заглядывающей во все уголки, энергичной женщиной. Она, как и всегда, была со всеми равно приветлива и, мило улыбаясь, говорила иногда в глаза людям такие неприятные вещи, что иной начальник или мастер потом всю ночь ворочался на постели, а утром чуть свет являлся на завод.
Всюду на заводе Фомичев ощущал незримое присутствие заведующей центральной лаборатории. Ее люди стояли везде. Утром он мог дать ей поручение и быть уверенным, что уже днем ее сотрудники займутся им и своими выводами поддержат его или уведут с ошибочного пути.
— Как кстати, — обрадованно сказала Марина Николаевна. — Вы теперь совсем не бываете у себя?
— Всю работу перенес в цехи. Что-нибудь срочное?
— У меня все готово по обогатительной фабрике: я составила проект приказа о порядке технического контроля и работе цеховой лаборатории.
— Чудесно. Сможем мы вечером увидеться? Скажем, в десять часов?
— Позвоните мне.
Они медленно шли по заводскому двору к проходной будке.
Было время, когда Марина Николаевна искренно не уважала его. Теперь она по-иному относилась к Фомичеву. Она ошибалась в нем. Он умеет работать, критически относиться к себе. И в нем больше твердости, чем она предполагала. Но сегодня он держится так, как будто одержал великую победу.
Она не удержалась и спросила:
— У вас какие-нибудь приятные новости?
Фомичев выпустил клуб дыма и настороженно посмотрел на нее.
— Нет, никаких особых новостей. А почему вы спросили?
— У вас вид победителя. Просто не узнать! Завидно становится.
Фомичев попытался все свести к шутке.
— С вами опасно встречаться и разговаривать. Вы все замечаете. Просто я в хорошем рабочем настроении. Я вам очень признателен за помощь. Вы побывали на рудных эстакадах…
— Подождите благодарить. Вам предстоят неприятности: на рудных эстакадах никакого порядка, все руды смешаны, флюсы перепутаны.
— Один глаз — хорошо, два — вдвое лучше. Потому-то я и просил вас туда заглянуть, что там плохо. Нет порядка? Наведем.
На лестничной площадке они расстались.
12
Этот день омрачился внезапной бедой.
Фомичеву
Сазонов не ладил с Годуновым с первого дня, не пропускал случая придраться к пустяку, колко намекая ему на неудачи с лечением больной печи. В поведении Годунова начальник цеха видел умаление своего достоинства.
У Годунова пока действительно не ладилась печь. Сазонов подходил к мастеру и иронически говорил:
— Не идет? А говорят, приказами все взять можно.
Годунов терпел-терпел, но, наконец, не сдержался. Шагнув к инженеру, он глухо процедил сквозь стиснутые зубы:
— Уйдите сейчас же от печи! Слышите? Вы мне мешаете.
— Немедленно сдайте дежурство. Сию минуту! — неожиданно резким фальцетом закричал Сазонов.
— Никуда не уйду, дежурства никому не сдам.
— Ах, вот как!.. Отказываетесь подчиняться?
Начальник цеха круто повернулся и ушел.
Все это случилось за час до конца смены.
Годунов умывался после работы, когда пришел посыльный и сказал, чтобы он немедленно шел к парторгу завода. Мастер был как будто спокоен, но долго не мог застегнуть пуговиц на гимнастерке — так и пошел с расстегнутым воротом.
Фомичев о скандале узнал, когда Годунов уже был у парторга завода и тоже направился в партком.
Годунов сидел в кресле, подавленный всем случившимся.
Данько ходил по кабинету. Все черты лица его напряглись. В таком гневе Фомичев видел парторга впервые.
— Никак не ожидал! — говорил он. — Теперь будем заниматься психологическими изысканиями о причинах твоего проступка? Изволь в любых обстоятельствах держать себя достойно. Ты опозорил себя, партийную организацию. Тебе трудно было с Сазоновым? Надо было прийти в партком. А ты, видишь, решил пошуметь.
— Это я, Трофим Романович, все и сам знаю, — буркнул Годунов. — Что же мне теперь — уйти?
— Уйти? — Данько повернулся к Годунову. — Куда это уйти? Изволь отвечать за свой проступок. Его разберет партийная организация.
— Все?
— Все.
— Я поступил неправильно. Но призовите и Сазонова к порядку. Он не хочет поднимать цеха.
Годунов встал и вышел из кабинета.
Данько не остановил его.
— Дожили… Позор какой! И что это творится у нас в ватержакетном цехе? Дальше итти некуда. Сазонов распоясался, совсем затравил Годунова. Сейчас Сазонов у Немчинова, пройдемте к нему.
Встревоженная секретарша сидела в пустой приемной. Из кабинета доносились раскаты директорского голоса.
Сазонов сидел красный и взбешенный. Он даже не повернул головы в сторону вошедших Данько и Фомичева, напряженно слушая каждое слово Немчинова.
— Вы уже давно перестали руководить цехом! — шумел Георгий Георгиевич. — Какая это, скажите пожалуйста, инженерская работа! Любой мастер заменит вас. Скажите: что вы сделали за последнее время на печах? Больную печь три месяца вылечить не можете. С народом стали жить плохо. Мастера на вас жалуются: кричите на всех, грубите. Не Годунов, а вы виноваты.