Звезда в колодце
Шрифт:
Ксения успокоилась за судьбу Епифанова и продолжила чтение:
— Судьбы Всевышнего сокровенны и непостижимы разуму человеческому. Что с ними может случиться, то прежде век уже определен от святого Его величия. И ныне над Вами страшный суд по соизволению Его совершился, ибо как великое наказание определил Вам, за грехи ли предков Ваших, или за Ваши бесчисленные, допустив оставить наследное Ваше Государство и скитаться по чужим землям в крайнем бедствии и печали. Так и неизреченное милосердие над Вами ныне благоволил показать, не помянув беззаконий Ваших, поелику Вас от изменнических рук подданных ваших, от несказанных и неслыханных опасностей сам он Всемогущий избавил. Он, наведший
Есть у Вашей царской милости неприятели, которые распространяюсь о поведении Вашем худую молву. Хотя у более рассудительных людей эти слухи не имеют места, но я, отдавши Вашему величеству сердце и любя вас как сына, дарованного мне от Бога, прошу Ваше величество остерегаться всяких поводов.
Поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, то благоволите, Ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя её отдалить. Ведайте, Ваше царское величество, что люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят.
Отправьте посольство в Краков, и там заочно свершим бракосочетание дочери моей, невесты Вашей, с Вашим представителем.
Желаем притом, дабы Господь Бог даровал, как наискорее увидеть любовь Вашу и всех Наших приятелей в добром здравии.
Ежи Мнишек, кравчий великий коронный, каштелян радомский, воевода сандомирский. Дана во владениях Наших, в Самборе, 7 октября 1605 года.
Едва Ксения закончила чтение послания польского магната, Григорий Отрепьев торжествующе воскликнул:
— А, зашевелился лысый черт, заволновался! Ксеньюшка, купился Мнишек на наше представление, отдает мне свою дочь, не настаивая на новых требованиях. Буду я теперь женатый человек, не хуже прочих!
— Так мне уже можно венчаться с Петром Федоровичем, великий государь? — спросила, в свою очередь облегченно вздыхая Ксения Годунова. В мыслях она порадовалась и тому, что вчера вечером закончила шить праздничную сорочку для Самозванца. Григорий Отрепьев однажды обмолвился при ней, что Марина Мнишек любит розы потому что сама такая же колючая и прекрасная, и Ксения вышила подол и рукава этими цветами, и как раз для его свадьбы с Мариной.
— Подожди, царевнушка, надо еще получить подтверждение твердости намерения Мнишека выдать замуж за меня свою дочь. Пусть второе письмо пришлет с просьбой об посольстве, — быстро ответил девушке Отрепьев, не желая ее отпускать от себя. Его кольнуло сожаление, что придется расстаться с дочерью Бориса Годунова после свадьбы с Мариной Мнишек. Затеянное им представление вдруг обернулось правдой, и он в самом деле влюбился в царевну, о которой раньше не мог мечтать, когда был жалким беглецом-расстригой. «Эх, если бы можно жениться на обеих — на Марине и Ксении! В мусульманство что ли мне перейти, и завести гарем из приглянувших мне девиц, — невольно подумал Самозванец, неотрывно смотря на царевну Ксению, на которую все не мог наглядеться. — Так сразу обе они не согласятся жить со мной, из двух зайчих нужно непременно одну выбрать — разом двух не поймаешь. Так какую же?!».
Лучистый взгляд Ксении склонял сделать выбор в ее пользу, но сама она ни сном, ни духом не догадывалась о его намерении, непоколебимо веря в нерушимость его договора с Басмановым. Отрепьев в досаде
— Ксения Борисовна, прогуляйся-ка со мной по саду пока к вечерне не зазвонят.
— Хорошо, великий государь, — согласилась девушка, не видя причины отказать ему в этой просьбе.
Самозванец начал прохаживаться с царевной по садовым дорожкам Запасного дворца и вдохновенно излагать ей полуправду-полуложь о своем прошлом, которую ему подсказывала его неуемная фантазия.
— Должен повиниться перед тобой, царевнушка, покаяться — начал он свой рассказ с сокрушенным видом.
— В чем же? — спросила, не подозревая о его умысле Ксения.
— В том, что неправду не только народу, но и тебе говорил. Не сын я Грозного царя, не царевич Дмитрий Иоаннович, — с таинственным видом сообщил ей Григорий Отрепьев.
Ксения невольно вздрогнула, выслушав это признание. «Уж не проверяет ли меня Самозванец? Но зачем ему это?», — с беспокойством подумала она, рассматривая его округлое лицо при свете закатного солнца.
— Так кто же ты, великий государь? — тихо спросила девушка, опасаясь сказать что-то не так и быть обвиненной в государственной измене. Ей подозрительный разговор с Самозванцем все больше начал напоминать подстроенную ловушку, с помощью которой Лжедмитрий захотел избавиться от нее, когда она стала ему не нужна после получения письма воеводы Мнишека.
— Побочный сын ясновельможного короля Речи Посполитой Стефана Батория, — внушительно произнес Самозванец. —
Мой батюшка, король Стефан, устав от долгой и бесплодной войны с Москвой, в последние годы жизни облюбовал себе замок в Неполомицах, на берегу Вислы, куда часто приезжал охотиться. Однако короля манила не столько дичь, водившаяся в окрестных лесах, сколько красивая дочь управляющего замка Анелька, моя матушка. Матушка благосклонно приняла королевские ухаживания, и вскоре у неё родился я. О том, чей я сын, точнее — кто мой отец, я так и не узнал при жизни матушки, постригшейся в монахини. Зато скитаясь по монастырям в Литве и Московском царстве я услышал об убитом когда-то в Угличе царевиче Дмитрии и, слушая эти рассказы, вспомнил всё, что говорила матушка о моем высоком монаршем происхождении. Тогда меня поразила внезапная мысль: «Уж не я ли царевич Дмитрий?» Постепенно я так свыкся с этой мыслью, что начал смотреть на себя, как на законного наследника московского престола, возвратился в Польшу и объявил себя царевичем Дмитрием. Польская шляхта сразу признала во мне принца, и канцлер Ян Сапега тоже заявил, что я побочный сын Стефана Батория. Царевнушка, видишь бородавки на моем лице?
— Да, — удивляясь необычному вопросу ответила Ксения. Обычно люди не заостряли внимание на не красящую их внешность выступы телесного цвета.
— Вот, это прямое доказательство моего королевского происхождения. У польского короля, у Батория тоже была подобная бородавка у правого глаза, — подняв вверх указательный палец, торжественно объявил Григорий Отрепьев. — Сыном я прихожусь достославному королю, и мое имя — королевич Владислав!
Ксения в замешательстве молчала, все еще не понимая отчего Самозванец пустился с нею в такие откровения. В то, что он польский принц ей было трудно поверить, слишком выдавал Отрепьева выговор уроженца Костромы. Самозванец пристально смотрел на нее, ожидая ее восторженных слов в ответ на его небылицы, и вдруг отчаянно закричал: