...И грянул гром
Шрифт:
Судя по отдельным выкрикам, которые доносились из толпы, они обвиняли в этом убийстве краснохолмскую милицию и требовали ответной крови. Безразлично какой, но крови. И бог знает во что мог бы вылиться этот нарастающий ропот толпы, если бы не впечатляющий вид троих рослых сержантов с автоматами на груди, которые могли бы и полоснуть — сначала поверх голов, ну а ежели и этого покажется мало, то и пониже.
Выслушав следователя, Моисеев повернулся к Сергачеву и негромко спросил, кивнув на толпу:
— У вас там в столице подобное не случается?
— Всяко
— И чем закончилось? — хмыкнул Моисеев.
— Позволили им спокойно разойтись, ну а потом… Точно, конечно, я не знаю, но, судя по всему, уже на уровне Московского правительства были приняты какие-то меры, и насколько я знаю, ничего подобного больше не повторялось.
— Придется, видимо, и нам кое-какие меры принять. Тем более что все эти кавказцы задействованы на той наркоте, что толкают на наших рынках. Торгаши и те, кто их прикрывает.
«Господи, к чему он всю эту воду в ступе толчет?» — закипая гневом, думал Сергачев, одновременно стараясь вспомнить, где и когда он уже сталкивался с очень похожим убийством, причем очень недавно. И вдруг его словно озарило.
Да! Ну конечно! Раннее утро, подъезд дома, вернее, два подъезда дома в Центральном округе Москвы и два трупа. С той только разницей, что там было сделано по одному выстрелу, точно в голову. В лоб. Контрольные выстрелы уже не потребовались.
И лихорадочно засуетился, путаясь в мыслях.
«Неужто один и тот же киллер? Но где Москва и где Краснохолмск? А если просто совпадение? И у двоих киллеров один стиль работы?»
В горле что-то запершило, и он повернулся к следователю прокуратуры:
— Еще не выясняли, выстрелы кто-нибудь слышал?
Тот покосился на подполковника, с которым, видимо, ему не впервой приходилось работать вместе, и в его глазах можно было прочесть вполне законный вопрос: «А это что еще за хрен московский? Доверять можно?»
Моисеев хмыкнул и утвердительно кивнул:
— Наш товарищ, командирован Московским управлением. Их тоже ленкоранская наркота достала.
Слишком недоверчивый следователь прокуратуры перевел оценивающий взгляд на щеголеватого блондина, сделал какие-то умозаключения и только после этого произнес без особого энтузиазма:
— Убийство произошло в шесть утра, может быть, в самом начале седьмого, в это время еще мало кто просыпается, но даже из того, что удалось узнать, выстрелов никто не слышал.
— Значит, пистолет с глушителем?
— Судя по всему, да.
— А оружие… оружие нашли?
— Нет. Да и что бы это дало? — пожал плечами следователь. — Такие профи, как этот, пользуются разовыми стволами.
— И все-таки? — настаивал Сергачев. — Не станет же он таскать его с собой.
— Само собой, — почти что в рифму отозвался следователь. — Так что ищем. Все силы
Следователь прокуратуры был примерно тех же лет, что и Сергачев, в нем еще играла язвинка собственной значимости, однако он все-таки нашел в себе силы, чтобы рассказать подполковнику наркополиции и этому столичному гостю то, что удалось накопать ему самому:
— Я тут воспроизвел предполагаемую позицию, с которой стрелял киллер, и получается, что у него был вальтер, возможно даже тридцать восьмого года выпуска.
Замолчал было, однако тут же добавил:
— Да и гильзы, похоже, от вальтера, калибр тот же.
При этих словах Сергачев невольно напрягся — в двух последних убийствах, которые находились сейчас в разработке оперативников полковника наркополиции Замятина, также фигурировал вальтер. Добротный немецкий восьмизарядный пистолет образца именно тридцать восьмого года, отличительной чертой которого была не только надежность и убойная сила, но и сброс патрона вверх налево. И если воспроизводить боевую позицию, с которой стрелял киллер, то получалось, что те два убийства в Москве и убийство резидента азербайджанской наркоторговли в Краснохолмске дело рук одного исполнителя. Сергачев не хотел делать слишком поспешных выводов, однако нельзя было отвергать и очевидное.
Перекресток — пересечение центральной улицы Краснохолмска с «аппендицитом», который вел к гостинице «Атлант», — находился не более чем в трехстах метрах от гостиницы, и как только Агеев с Головановым встали под светофором, к ним тут же подкатил уже знакомый серенький «вольво».
— Куда пожелаете, господа? — полюбопытствовал все тот же лейтенант Дронов, приоткрывая правую дверцу.
«Господа» пожелали просто прокатиться по городу. Тем более что в салоне машины, кроме них, более никого не было.
Удовлетворенно кивнув, Дронов вписался в поток машин, который по своей насыщенности почти не уступал московскому, однако вскоре ушел резко направо и остановился у въезда на центральную площадь города, посреди которой, как и при советской власти, возвышался явно подновленный памятник вождю революции.
— Чтит народ? — ухмыльнулся Агеев, кивнув на гранитный пьедестал, на приступочке которого лежали подбитые ночным морозцем ярко-красные гвоздики.
— А куда деваться? — философски заметил лейтенант. — Новых идолов пока что нет, а те, которые попытались сами на пьедестал взобраться, известно где…
Он негромко выругался и совершенно спонтанно произнес:
— Не удивлюсь, если скоро народ опять на баррикады полезет и потребует рядом с Лениным еще и Сталина поставить.
— Что, неужто так плохо?
— Сами увидите, — уклончиво ответил Дронов, открывая переднюю дверцу. — Может, под Лениным постоим?
— Можно и под Лениным, — хмыкнул Голованов, припоминая какой-то стишок из советского детства, в котором поэт-трибун «чистил себя под Лениным».
Позволив московским гостям надышаться краснохолмским морозным воздухом, Дронов произнес негромко: