...и Северным океаном
Шрифт:
Мецайк отправился на Черное море. Год выдался холодным, лед покрыл одесскую гавань, безработные моряки скитались по набережной, подрабатывая на очистке улиц от снега.
Сначала штурман был «на жестком декокте», потом на «декокте с распятием», наконец, на «декокте с распятием и крестом». Последнее выражение определяло ту степень нужды безработного моряка, когда у него не оставалось шести копеек на обед в портовой «обжорке».
В конце концов штурмана взяли матросом на пароход «Нептун». Судно ушло в дальний рейс, его трепали штормы
У кромки льдов, преградивших вход в Финский залив, скопилось десятка полтора пароходов, тщетно пытавшихся пробиться к Петербургу. Когда на выручку пришел ледокол «Ермак», суда, стараясь обогнать друг друга, стали втискиваться в пробитый им канал.
Бельгийский пароход «Клемантис» ударил в борт «Нептуна». Тревожные, захлебывающиеся свистки понеслись над заливом. Мецайку запомнился отвратительный тупой удар, потрясший судно, скрежет металла, белое, искаженное лицо старика, капитана «Клемантиса».
О судебном процессе, начатом владельцем погибшего «Нептуна», Мецайк узнал уже в петербургском «морском доме» — на старом, заприколенном паруснике, где бедовали безработные моряки. Снова «жесткий декокт», письма, на всякий случай разосланные знакомым во все концы империи, тоскливое безделье, и вдруг…
— Вам перевод, сто рублей.
Сто рублей?! Откуда? Из Красноярска, из Сибири, от ихтиолога Исаченко, которому он помогал на «Первозванном». И телеграмма: «Если по-прежнему без дела, немедленно приезжайте Красноярск для замещения должности капитана экспедиционного судна».
Немного спустя штурман повел в низовья реки «Омуля»— двухмачтовый парусник с керосиновым мотором. Было в нем кое-что привычное, морское, например, глубоко сидящий киль.
Из Енисейска штурман отправил телеграммы друзьям в Петербург: его предупредили, что дальше до самого океана телеграфа нет, и человек, идущий в низовья, надолго пропадает для цивилизованного мира.
Потом «Омуль» шел лабиринтом островов. Один из них, мрачный Дядя, разбросал вокруг себя подводные острые камни. У Мецайка была единственная карта Енисея, составленная полтора десятка лет назад гидрографической экспедицией. Дядя там не значился. Как же здешние капитаны умудряются водить суда?
Чем дальше уходил «Омуль» на север, тем шире и грознее становилась река. В ветер на неоглядных плёсах поднималась волна, и маленький «Омуль» бросало сильнее, нежели «Фоку» в море.
Исаченко ожидал «Омуля» в Енисейском заливе. Остаток лета вели съемку берегов, делали промеры. Штурман удивлялся: в низовьях реки были места, не положенные на карту. Вот вам и XX век!
Мецайк приехал в Сибирь, на одно лето. Остался на второе. Два года ходил на «Омуле» в низовья вслед за льдами. Исаченко занимался ихтиологией, Мецайк вместе с геодезистом экспедиции — съемкой берегов и промерами глубин в Енисейском заливе.
Штурман узнал реку настолько, что, когда ему предложили перейти капитаном
«Туруханск» по весне доставлял рыбаков в дельту и залив, а перед ледоставом собирал их по промыслам и, обгоняя зиму, увозил в Красноярск.
Весной 1913 года Мецайк получил распоряжение выйти с двумя груженными лесом баржами в низовья реки. Это именно он разыскал заблудившийся в протоках «Коррект», по мостику которого прохаживался Фритьоф Нансен. Посмеиваясь, перекладывая во рту старую трубку, тот заговорил по-норвежски. Переводчик обратился к Мецайку.
— Господин Нансен приветствует вас. Господин Нансен спрашивает, куда мы залезли? Есть ли этот остров действительно Насоновский остров, обозначенный на карте, или это что-нибудь другое? Господин Нансен говорит, что капитан «Корректа», к сожалению, не знаком с рекой и совершенно запутался.
Мецайк ответил, что охотно выведет «Коррект» на фарватер. Но, если помнит читатель, капитан «Туруханска» наотрез отказался задержать свое судно для того, чтобы команда перегрузила на «Коррект» лес с барж. Он сказал, что не имеет права потерять даже несколько часов. Удивленный Нансен обратился к переводчику. Мецайк, который, как и многие мурманские моряки, немного знал норвежский, понял: Нансен спрашивал, почему русский капитан отказывается им помочь.
Волнуясь, Мецайк попробовал объяснить, что около тысячи рыбаков ждут судна, но сбился, путая норвежские и русские слова. Нансен поинтересовался, где сибирский капитан учил его родной язык, и обрадовался, узнав, что тот бывал в Вардё и Тронхейме. Потом сказал:
— Капитан прав. Его нельзя задерживать, он нужен рыбакам. Спросите у рыбаков, что такое потерянный час путины.
Вскоре к «Корректу» подошел «Омуль». Мецайк досадовал, что теперь уже не он водит это суденышко: на «Омуле» Нансен отправлялся вверх по Енисею.
Два года спустя в книге норвежца капитан прочел подробное описание встречи у Насоновского острова.
«Коррект» не был единственным иностранным гостем на сибирской реке. Однажды Мецайк увидел возле бухты Иннокентьевской трехмачтовое морское судно «Нимрод». Так ведь это же знаменитый корабль Шеклтона, на котором тот недавно совершил плавание в Антарктику, едва не достигнув Южного полюса!
Суда сблизились. На борт «Туруханска» пожаловал рослый англичанин в пальто с капюшоном в сопровождении толстяка в морской форме.
— Вебстер, — отрекомендовался он. — Майор резерва армии его величества короля Великобритании, негоциант и владелец чайных плантаций на Цейлоне. А это капитан Рисс.
Отставной майор подтвердил, что «Нимрод» — тот самый. Он купил корабль исследователя Антарктики, нагрузил его рисом, чаем со своих плантаций, а также старыми ружьями швейцарского производства, бусами, зеркальцами, погремушками и другими товарами для диких русских народов…
— Команда моего судна похожа на дикарей? — перебил Мецайк.