...И штатские надели шинели
Шрифт:
4
Первым в Урицк ворвался батальон 59-го полка, действиями которого руководил старший политрук Михаил Давыдов. Ему-то и было приказано вернуться из Урицка к Дудергофке. Давыдов хотя и не сразу, но выполнил этот приказ. А через сутки, когда наши части снова атаковали Урицк, Давыдов был ранен и доставлен в медсанбат. Узнав об этом, я поспешил к нему. Хотелось узнать подробности боя за Старо-Паново и Урицк.
Старший политрук лежал на койке с забинтованной головой и правой ключицей. Мне показалось, что передо мной не Давыдов, а известный в стране боксер Градополов, которого не раз видел на ринге. Так они были похожи. Те же очертания лица, те же чуть прищуренные и все время следящие за тобой глаза, небольшой прямой нос, коротко подстриженные "под бокс" черные волосы, упрямый, слегка вытянутый вперед подбородок.
Сначала разговор не клеился. Михаилу Ивановичу не очень-то хотелось вспоминать о том, как был оставлен Урицк.
– В Старо-Паново мы ворвались быстро. Первое, что бросилось в глаза, полыхающие дома. Их немцы подожгли при отступлении. Всюду торчали почерневшие печные трубы. Фашистов здесь уже не было.
– Выходит, что деревня была взята без боя?
– Нет. Деревню сначала атаковали бойцы 141-го полка. Но они, встретив сильный огонь противника, залегли. Вот тогда-то наш командир полка Герой Советского Союза полковник Краснокутский и обратился к командиру дивизии за разрешением пустить в бой два наших батальона. Второй возглавил комбат Жирин и комиссар полка Тутуркин. А я - свой, первый.
Тут Давыдов замолчал. Он, видимо, еще не мог освободиться от пережитого. Чувствовалось, что он хотя и разговаривал со мной, а сам в мыслях все время был там, на поле боя.
– На фрицев мы наткнулись сразу же за Старо-Паново. Они открыли по нам страшный огонь. Затарахтели пулеметы и автоматы, кругом рвались мины и гранаты. Но мы, охваченные азартом боя, не прекратили наступления. Я бежал, не помня себя, точно завороженный. Со мной рядом мчался наш батальонный парикмахер Саша Тихомиров. Ему бы сидеть в землянке и стричь бойцов. Ведь его никто не принуждал идти в атаку. Но он пошел. Пошел, чтобы отомстить фашистам за мать и сестру, которые погибли в Ленинграде от голода, за раны своего города. Если бы вы видели, сколько в нем было решимости, жажды мести!
Давыдов снова умолк. Глаза его повлажнели. Глотнув из стакана воды, он продолжал:
– Не могу сказать, сколько Тихомиров поразил фашистов. А вот сам не уцелел. За деревней его сразила пуля. Жаль парня. Очень уж был душевный, заботливый. Его у нас все любили. А сандружинницы все время вздыхали красавец... Немцы не выдержали нашего напора и пустились наутек. Нам все же удалось несколько человек взять в плен. Нашивки у них были эсэсовские.
– Что же было дальше?
– В деревне мы останавливаться не стали и побежали в сторону Дудергофки. По приказу наш 59-й полк и 141-й должны были здесь остановиться и закрепиться. Но, увидев, как фашисты побежали к Урицку, покинув противоположный берег реки, мы решили продолжать преследование врага. Переправиться через Дудергофку было не сложно - речка небольшая. Все же вымокли. Но денек был жаркий. На шоссе, по пути в Урицк, заметили два броневика, автобус и несколько легковых машин, около которых суетились немцы. Я отдал приказ пулеметчикам открыть огонь по отступающему противнику, поразить легковые машины и автобус. И тут же одна из легковых машин загорелась. Видимо, пробили бак с бензином. Броневики пустились наутек. Остался стоять лишь автобус, около которого толпилось несколько гитлеровцев. Наверное, заглох мотор. Видя растерянность фашистов, я подозвал командира третьей роты лейтенанта Осипова и приказал немедленно атаковать... И вот мы у автобуса. Фашисты, не успевшие бежать, побросали автоматы и в испуге подняли руки. Автобус оказался штабным. В нем были разные документы, карты, и канцелярские принадлежности. Мы не сразу заметили, что под машиной, притворившись мертвым, лежал гитлеровский подполковник. Наши ребята вытащили его за ноги, и он тоже поднял руки. Возиться мы с ним не стали. Некогда было. Отправили в штаб полка.
– Что же было дальше?
– Продолжали наступать. Не останавливаться же, когда противник бежит. Правда, впереди был большой населенный пункт - Урицк. Мы понимали, что в Урицке встретим упорное сопротивление. Но очень уж велик был соблазн. И мы подбежали к полотну железной дороги, продолжая атаковать отступавших. Но здесь неожиданно затарахтел вражеский пулемет, уложивший весельчака-дагестанца лейтенанта Гусейнова, бойцов Антонова, Удалова и Кирюшина. Тогда старший лейтенант Румянцев, взяв несколько гранат, пополз к вражескому пулемету. Я знал его жажду отомстить фашистам. У него, как и у Саши Тихомирова, в Ленинграде умерли от голода мать, отец и маленькая сестренка. За продвижением лейтенанта наблюдал с большим волнением. Мне было видно каждое его движение. Вот Румянцев уже у цели. Взмах руки, и... взрыв. Но вражеский пулемет продолжает действовать, прижав нас к насыпи железной дороги. Румянцев бросил вторую гранату. И тут я увидел, как он растянулся, сраженный вражеской пулей. Но своего добился. Пулемет замолчал. В Урицке схватка была недолгой... Я уже хотел послать связного с рапортом о взятии Урицка. Но кто-то из бойцов подбежал ко мне и сообщил, что в овраге замаскированы крупнокалиберные
– И что же вы сделали с пушками?
– Очень просто. Подорвали гранатами. Эту операцию осуществил с группой бойцов политрук Филиппов.
– Вы донесли об этом командиру полка?
– Да. Доложил устно.
Давыдов вновь замолчал. Вытащил из-под подушки пачку папирос и закурил.
– Теперь мы стали ждать подкрепления, без которого трудно было удержать Урицк. Но вместо подкрепления примчался связной от командира полка с приказом оставить Урицк, переправиться через Дудергофку и окопаться на ее восточном берегу. Я не поверил. Но через два часа снова прибежал этот же связной и вновь повторил приказ командира. Что же было делать? Выполнить приказ - значит оставить только что отвоеванный крупный населенный пункт, за который столько пролито крови! Оставаться в Урицке - значит нарушить приказ. Я сам бойцов учил, что приказ командира - закон, что тот, кто его не выполняет, совершает преступление. Пока я колебался, прибыл новый связной все с тем же приказом: "Отойти на левый берег Дудергофки и закрепиться". Пришлось подчиниться. Собрал командиров и политруков рот и сообщил им о приказе. Правда, не обошлось без шума и возражений. Но приказ был выполнен. Ночью мы оставили Урицк. Жаль было его покидать. Очень жаль. Я до сих пор не могу понять причину такого решения командира дивизии. Правда, когда мы заняли позиции вдоль Дудергофки, в батальон пришел начальник политотдела подполковник Ипатов, который пояснил, что отвод батальона из Урицка был вызван стремлением выровнять фронт... Ночь, конечно, была ужасной. Мы чувствовали себя скверно. А на рассвете, когда наступательный порыв ослаб, и мы еще не успели прийти в себя, отдохнуть и собраться с силами, поступил приказ: "Наступать на Урицк". Это было настолько неожиданно и нелогично, что даже вызвало в батальоне открытое возмущение. Теперь наше наступление было вялым и безрезультатным.
5
Действительно, 23 июля наступление на Урицк возобновилось. Но овладеть им не удалось. Отбили лишь восточную часть. Однако 2 августа противник подтянул свежие силы, вклинился в расположение наших войск, пришлось оставить и эту небольшую часть города.
Несмотря на промахи, допущенные в Старопановской операции, в частности с захватом Урицка, в целом она прошла успешно. В ней фашисты потеряли только убитыми полторы тысячи солдат и офицеров. Немало было уничтожено и техники. Несколько десятков фашистов было взято в плен. Потом их провели по улицам Ленинграда. Правда, наше командование опасалось, как бы население не отбило их у наших бойцов и не учинило самосуд. Но этого не случилось. Лишь на Литейном полетели в пленных камни, да какая-то женщина подбежала и плюнула одному из гитлеровцев в лицо.
Этих пленных я тоже видел. Это были грязные, оборванные люди. Они не шли, а плелись с опущенными головами. Мне казалось, что каждый из них думал:
Зачем я шел к тебе, Россия.
Европу я держал в руках,
Теперь с понурой головою
Плетусь в блокадный Ленинград.
...После того как пехота противника, взаимодействуя с артиллерией и танковыми частями, не смогла вернуть утраченных позиций в районе Старо-Паново, бои как-то незаметно утихли. Гитлеровцы решили ударить по нашим частям с воздуха, тем более что в авиации они по-прежнему имели некоторое превосходство.
И вот 3 августа ясным солнечным утром, в девять часов, послышался зловещий гул моторов. В это время мы с начальником политотдела Ипатовым направлялись в один из пехотных полков. Разумеется, тут же остановились, увидев в небе огромное количество черно-серых бомбардировщиков. "Этажом" выше, маневрируя и кружась, точно в вихре, носились юнкерсы - постоянные спутники бомбардировщиков.
Вскоре появились и наши легкокрылые, шустрые "ястребки". Их явно было меньше. У Ипатова даже вырвалось:
– До коль же наша авиация будет в меньшинстве!
Расстояние между воздушной армадой противника и нашими эскадрильями с каждой секундой сокращалось. То, что произошло дальше, даже трудно передать. В мгновение все перепуталось, смешалось и закружилось. Лишь, обремененные тяжестью груза, продолжали "спокойно" лететь бомбардировщики. Правда, их четкий строй скоро расстроился. Отдельные машины, преследуемые советскими асами, раньше времени начали снижаться и, не переходя в пике, сбрасывать бомбы. Но вот загорелись одна, затем вторая, потом третья тяжелая машина со свастикой и, резко снижая скорость, пошли вниз, таща за собой хвост огня и белого дыма. Юнкерсы иначе падали - сначала вспыхивали, как факел, затем разламывались и тут же по частям летели вниз. Показались а воздухе и купола парашютов. Это спускались летчики, успевшие покинуть горящие машины.