...начинают и проигрывают
Шрифт:
И вытащила откуда-то из-под лисы целую бумажную простыню, исписанную крупным размашистым почерком. Фрол Моисеевич упал бы в обморок, если бы увидел такое количество испорченной бумаги. Впрочем, оборотная сторона осталась чистой.
Проклиная втихомолку и Фрола Моисеевича, всучившего мне эту гнилую «семечку», и проклятую пух-старуху, я стал читать заявление. Целый детективный роман с тайной слежкой, подозрениями и версиями. Положительный герой — мадам Барковская, сидящая против меня. Отрицательный — ее соседка по комнате, учительница из Ленинграда, прикидывающаяся инвалидом, а на самом
Интереснейшее дело! Дождался…
— Посидите здесь.— Я озлобленно смотрел в немигающие желтые лисьи глаза,— Нужно посоветоваться с товарищами.
Старуха с достоинством кивнула, милостиво разрешая мне удалиться.
Фрол Моисеевич, едва завидев меня, отчаянно замахал руками.
— Вы ее послали?…
Не дал договорить, предостерегающе приложил палец ко рту. Я невольно понизил голос:
— Она же форменная ненормальная!
— А что делать?
— Как что? Выгнать.
— Соображаешь, что говоришь? Это же Барковская, известная кляузница. Выгоним — а она прямым ходом к начальнику, к прокурору, в горком, напишет в газету.
И мы будем бегать, доказывать, сочинять объяснительные… Нет, нет, надо тянуть время. Единственная возможность. Обещать ей что-нибудь, лишь бы умотала. Ты уж придумай. Голова незабитая, свежая.
Я стиснул зубы:
— Хорошо. На сей раз спроважу. Но если придет снова — пошлю прямо к вам, имейте в виду.
— Давай, давай…
Фрол Моисеевич был готов на все, лишь бы только сейчас не иметь дела с мадам Барковской!
Я вернулся к себе. Спросил таинственным полушепотом:
— Скажите, как вы заметили кражу?
— На полу остаются пушинки-у меня же не слепота.— Она тоже снизила голос до шепота.— И потом чувствую, что-то жестко стало спать.
— Да, да…— Я глубокомысленно покивал.— Не скрою, дело ваше очень нелегкое, требует тщательного расследования. А мы как раз сейчас очень загружены.
Хищения, убийства… Не могли бы вы нам помочь?
— Именно?— Мадам настороженно уставилась на меня на куриный манер, одним глазом.
— Последите за ней еще некоторое время. Чтобы у нас с вами было больше веских доказательств.
Как ни странно, она сразу согласилась, даже как-то оживилась, порозовела, очевидно, от радостного предвкушения будущих слежек, и я почувствовал себя злодеем по отношению к той, сердечнице.
— Но только постарайтесь, чтобы ваша соседка…
— Будьте спокойны, у меня никто ничего не узнает…
Так завершилось мое первое самостоятельное дело.
Я не потратил на него ни клочка бумаги.
7.
Все «семечки», «семечки»… Я добросовестно строчил протоколы, составлял постановления о производстве обыска, о возбуждении уголовного преследования, десятки других бумаг, с трудом привыкая к неуклюжим, громоздким, словно канцелярские шкафы, юридическим оборотам речи.
Плох тот солдат,
Но где взять такие дела? Едва они появлялись на горизонте, их тотчас же отнимали у нас следователи прокуратуры, белая кость. Нам обычно лишь великодушно разрешалось арестовать подозреваемых и, в лучшем случае, произвести первоначальный допрос.
Фрол Моисеевич, передавая трудное дело прокурорским, чуть ли не кланялся им в ножки за милость.
А я злился. Захватчики! И все-таки пробил и мой час. Только опять совсем не так, как мыслилось…
Приоткрылась дверь микрокабинета, всунулась замасленная до блеска ушанка с оттопыренными лопухами.
— Сашки нет?
— Нет.
— А когда будет?
— Уехал. Совсем.
Последовало удивленное: «Куда?»
На юг.
— Гы… Бьем гада у ворот Ашхабада!— Владелец ушанки в таком же промасленном ватнике, весь заросший черной щетиной, протиснулся к столу.— А кто за него? Ты, старшой, так — нет?
Что-то в нем меня раздражало. Бесцеремонность? Быстрый шарящий взгляд? За несколько секунд он уже все перебрал и все оценил: треснувшее стекло на лампе, стул без перекладин на спинке, мой командирский планшет с желтоватым прозрачным окном для фронтовой карты.
— Я лейтенант,
— Какая разница?
Счас лейтенант, а завт ра старшой, так — нет?
Он сел без приглашения, сдвинул на затылок ушанку. Поманил меня пальцем, сказал тихо и многозначительно:
— Дело наклюну лось. Незаконные хлебные карточки!
Махинации с хлебными карточками принадлежали к числу опасных преступлений. Я с уважением посмотрел на своего собеседника. Вот ведь как можно ошибиться. Человек пришел к нам на помощь, а я…
— Слушаю вес, товарищ.
Он стал рассказывать, беспрестанно подмигивая и щелкая кривыми пальцами с черными ногтями. Работает на нефтебазе, в складе смазочных масел. Ну да Сашка его давно знает. Откуда? Оступился раз, с кем не бывает. Лошадь на четырех ногах, и та спотыкается. Но теперь — ни-ни! Сам завязал и другим советует, так — нет?… Значит, он на складе, а над ним старший. Афиногенов звать, Ванька Афиногенов. Только и славы, что инвалид войны. А промежду прочим еще копнуть надо, есть ли у него там осколок., в груди. Был бы он с осколком в мясе таким прытким, так — нет!… Ну так вот, значит, у того самого Ваньки Афиногенова с десяток дней назад пацаненок помер. Двух или трех там годков. Он этих головастиков наплодил со своей Маруськой — страсть. Пять штук!
Я стал терять терпение:
— А карточки?
— Вот в том и вся штука, старшой! Пацаненок по мер, а он его карточку не сдал, как положено, гад! Бумажка про то, что вроде сдал, у него имеется, а кар точка опять же при нем осталась. Блат или что. Получает по ней и жрет со всей своей бандой. Считай — десять ден по четыреста. Четыре килы! Устроился, понима ешь, так — нет? Ну что, подходит, старшой?— Он снова подмигнул.— Давай уж заявлению напишу. Все равно ведь заставишь.
И потянулся черными пальцами к блокноту.