...ское царство

Амутных Виталий

— Конкретнее? — никак не откликаясь на мою язвительность, продолжал Гариф. — Тут Роза ни с того ни с сего затеяла вдруг воздвигать еще один дворец в двух-трех километрах от кольцевой дороги. Зачем он ей еще один, знает, понятно, только она одна. Но факт остается фактом… Ну, а начальником, так сказать, строительства она назначила меня. Ничего особенного не требуется, так, следить в срок и в полном ли объеме проводятся работы… Вот я там и шалберничаю день за днем на лоне цветущей среднерусской природы.

Мучимые нетерпением, мы с Вятичевым переглянулись.

— Собственно, ничего

пока на том участке, кроме основ будущего фундамента и нет. На соседних участках та же картина. Сама земля там не так давно принадлежала колхозной пашне, да вот теперь будет служить другим задачам. Но фундамент строится тот еще. Вот уж будет крепость так крепость. Но дело не в том. Я сразу предупредил, что шансы у нашего предприятия ничтожные. И все-таки есть надежда, что не далее, как послезавтра Роза собственной персоной посетит этот незадачливый уголок.

— Да с чего ты…

— Ну, знаешь…

В один голос заговорили я и Святослав. Но Гариф, и на секунду не осекшись, уверенно перебил нас:

— Понятно, что делать ей там до окончания строительства вроде бы и нечего. Но, говорю, есть у меня такое подозрение, что явится она туда, и явится именно послезавтра. Никаких гарантий я дать не могу. Но с гарантиями в этой жизни вообще большие проблемы. Можно попытать счастье — это все.

— Это все?! — вновь хором возгласили мы.

— Так вот, если химические процессы в ее мозгу будут протекать по прежнему образцу, и ничего там не замкнет, — значит, она все-таки появится. Она прибудет, безусловно, в сопровождении какой-то охраны. Может быть, в этом случае охраны будет не слишком много. И, если Розочка все-таки объявится, — будет организован небольшой, как бы импровизированный, пикничок. Насколько я успел изучить околоток, рядом есть одно пригодное для этого место. По дну вытянутой балки пробегает ручей. Склоны кое-где укрыты кустарником. Кусты те не настолько густые и высокие, чтобы производить впечатление возможного укрытия чужанина…

Мы с Вятичевым ловили каждое слово того рассказа. И, похоже, мысли наши, связанные единым порывом, уже обратились в нераздельный помысел, параллельно владевший, как моим, так и его сознанием, так, что я ничуть не подивился, когда Святослав вдруг выговорил слова, готовые сорваться с моего языка.

— Только впечатление? Или там действительно укрыться никак нельзя?

— В том-то и дело, я специально исшагал все эти косогоры, и могу сказать с уверенностью, что место для засады найти там возможно.

— Эх, если бы только твоя Роза Цинципердт… — вырвалось у меня.

— Цинцинат, — поправил меня Гариф.

— Ну да, Цинцинат, если бы только она не расхотела понюхать полевых цветочков.

И Святослав досадливо стукнул себя кулаком в коленку.

— Я же сразу предупредил, — говорил наш лазутчик, — что это всего лишь тень шанса. Может, она приедет и тут же уедет. Может возьмет с собой две сотни наймитов. А, может, и вовсе не появится. Тут уж действовать можно только наудачу.

Тем не менее он поднялся с места, повертел так и сяк свой плащ, лежавший в углу видавшего виды дивана, достал ручку, блокнот, именуемый теперь органайзером, вырвал из блокнота листок, и перебрался к широкому,

стоявшему возле окна, полированному обеденному столу, украшенному уродливой синей вазочкой.

— Вот, смотрите, — сказал, словно отдал команду.

Мы тотчас бросились к столу, и вот уже три головы склонились над линованным прямоугольником листа. Гариф чертил план-схему, сопровождая тот процесс короткими пояснениями: где юг, где запад, в котором часу где находится солнце и какова протяженность тех или иных объектов. Вдохновенно мы вместе вырабатывали стратегию наших действий в конкретных предлагаемых обстоятельствах, неоднократно обговаривая каждую деталь, не упуская из виду всякий непременный и всякий вероятный поворот событий. И чуднее чудного казалось то, неужто этот план действительно создавался в ту самую минуту в неказистой квартирке над древесностружечной плитой на четырех ножках, крытой полированным ореховым шпоном. Возможно ли, что тот проект не был сочинен в самом начале начал насколько изощренным, настолько и потаенным сценаристом?

Обстоятельно и скрупулезно Гариф описывал каждую ложбинку, выдутую ветром, каждую тропку, каждую водомоину, нанося их схематичное изображение на листок. Листок пополнялся все новыми и новыми деталями, знаменующими особенности рельефа столь родных мне мест, а я, вперив глаза в чудную вязь тех закорючек, видел в них открытый ландшафт с большим и живописным небом, по нежной его палитре едва уловимо движутся кудреватые облака, затевая игру теней на земле… Я видел косматый куст шиповника у ручья в плотной сиреневой вуали утренней дымки, сквозь которую неверно просвечивали бледные звезды его цветов. Я смотрел на исчерченный белый листок. А моему внутреннему взору представлялся небольшой заброшенный деревенский дворик; серебристо-серый колорит заявлен деревянными постройками; окна дома заколочены еще свежими желтыми досками, белые зонтики высокорослой сныти касаются их…

Сколько же земли было здесь исхожено мной в дни студенчества, когда с этюдником, грунтованными картонами и холстами на подрамниках, а то и просто с маленьким карманным альбомом я отправлялся на поиски новых вдохновенных мотивов. Но, если порой просто лень было тащить с собой все это хозяйство, с карманным альбомом я не расставался никогда, куда бы ни понесли меня ноги. И всякий раз что-то достопримечательное ожидало меня на пути: неожиданные изгибы дороги, уходящей в неподвижное марево под красным диском солнца, группа до смешного непохожих друг на друга елей, занятные сцены, характеристичные и вместе с тем родные лица, звери, птахи и онемевшие в мудрости своей камни.

Иной склонен думать, что для того, чтобы преуспеть в живописи вообще и уж тем более в живописи пейзажной, достаточно иметь колористический дар. Кто же станет утверждать, что тонкое чувство цвета для художника — ерунда? Кстати, путем усердных неуклонных тренировок можно изощрить свой глаз точнейшим образом брать живописные отношения в этюдах с натуры. Но для нас этого мало. У нас живописец обязан еще и остро чувствовать тему, чрезвычайно ревностно относясь к изображаемому объекту. Только тогда линейная перспектива полотна обращается в перспективу будущности.