1 АВГУСТА 1914
Шрифт:
Все это носило анекдотический характер – потуги правых не только на страницах газет, но и на общественном «форуме» в Думе. Страсти накалились до предела.
Недавние соратники Дубровина В.М. Пуришкевич и Н.Е. Марков 2-й, уже рассорившиеся с ним, чуть не передрались в Думе друг с другом. Пуришкевич в декабрьскую сессию Думы выступил с обличительными речами против Распутина. «Ночи последние не могу спать, даю вам честное слово, — клялся он с трибуны, — лежу с открытыми глазами, и мне представляется целый ряд телеграмм, сведений, записок, которые пишет этот безграмотный мужик то одному, то другому
Председатель: Член Государственной Думы Пуришкевич, прошу вас не идти слишком далеко в этой области.
Пуришкевич: Да не будут вершителями исторических судеб России люди, выпестованные на немецкие деньги, предающие Россию…
Председатель: Прошу вас, член Государственной Думы Пуриш-
кевич, помнить о предмете, о котором вы говорите…
Пуришкевич: В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева… Да не будет Гришка Распутин руководителем русской внутренней, общественной жизни!»
Марков 2-й наливался яростью, слушая вчерашнего единомышленника. Он ринулся на трибуну защищать трон, крича, что Пуришкевич «очень пристрастно» нападает на правительство. Марков 2-й понес несуразицу, прерываемый с мест: «А Распутин?» Но этого сюжета он боялся как огня, в нараставшей сумятице оратор утратил самообладание и окрысился на председательствовавшего Родзянко, заорав:
— А вы не кричите! Родзянко пробасил:
— Потрудитесь сойти!
Марков подскочил к кафедре Родзянко, замахнулся на него кулаком и взвизгнул:
— Болван! Мерзавец!
Родзянко впоследствии так описал свои переживания: «Очевидно, ему был дан известный план. Он рассчитывал, что я не сумею сдержаться, пущу в него графином и по поводу этого скандала можно будет сказать, что Государственную Думу держать нельзя и надо ее распустить… У меня было побуждение — графин такой славный был, полный воды, но я сдержался». В обстановке неописуемого хаоса Дума постановила исключить на пятнадцать заседаний хулигана, лидера правой фракции Н.Е. Маркова.
Пока шла перепалка, председательствовал невозмутимый, розовощекий Н.В. Некрасов, бросавший брезгливые взгляды на бесновавшихся депутатов. Выходка Маркова 2-го практически привела к распаду правой фракции в Думе. Защитники престола поредели и здесь.
16 декабря 1916 года Дума собралась на заключительное заседание сессии. Милюков снова на трибуне: «Господа, в этой картине закулисных влияний, которую я рисовал здесь 1 ноября, ничего не изменилось ни на йоту. Мало того, от оборонительного положения, в которое темные силы стали было после 1 ноября, они снова перешли в наступление.
Синдикат Распутин и Ко ныне восстановил свои пострадавшие части и выступает с такой откровенностью и наглостью, как никогда не выступал прежде».
Когда произносились эти слова, Распутин доживал последние часы своей бесславной жизни.
Участь его, по всеобщему мнению, была предрешена, об этом говорили не стесняясь. В самом конце ноября 1916
А к древку копья – прославленному оружию того христианнейшего Георгия – уже прилаживали руки тридцатилетний князь Ф. Юсупов, Пуришкевич и Великий князь Дмитрий Павлович, составившие заговор убить Распутина. Они обсуждали детали и не делали больше секрета из своих намерений.
Пуришкевич, ходивший гоголем после своих речей в Думе, поймал за пуговицу Шульгина и попросил запомнить 16 декабря.
«— Зачем? – пожал плечами Шульгин.
— Я вам скажу, вам можно, мы его убьем.
— Кого?
— Гришку.
— Не делайте.
— Вы белоручка, Шульгин.
— Может быть, но может быть и другое. Я не верю во влияние Распутина.
— Как?
— Да так. Все это вздор. Он просто молится за наследника. На назначение министров не влияет. Он хитрый мужик. Убив его,вы ничему не поможете. Будет все по-старому. Та же «чехарда министров». А другая сторона – это то, чем Распутин убивает: этого вы не можете убить, убив его. Поздно!
— Подождите. Я знаю, что вы скажете, что это все неправда, про царицу и Распутина. Знаю, знаю, знаю. Неправда, неправда? Но не все ли равно? Все равно. Мы идем к концу. Хуже не будет. Убью его как собаку. Прощайте».
«Что толку убивать змею, когда она уже ужалила», – размышлял Шульгин, глядя вслед Пуришкевичу.
Эта точка зрения была не личным достоянием Шульгина, а отражала установившийся взгляд на роль Распутина даже в тех кругах, которые традиционно считались опорой трона. Спустя каких-нибудь полгода то, о чем говорилось вполголоса, выплеснулось на страницы печати. В передовой статье «Церковного Becтника» в апрельско-майском номере 1917 года, первом после свержения самодержавия, подчеркивалось: «Теперь режим самодержавия пал и пал, конечно, навсегда и безвозвратно. Сожалеть о нем православная церковь не имеет оснований». Журнал задним числом предъявлял царю претензии, которые шли, разумеется, по линии Распутина.
В декабре 1916 года Юсупов с единомышленниками мог быть заранее уверен, что уж церковь, во всяком случае, отпустит им грех.
Несметно богатый князь Юсупов страстно ненавидел Распутина по причинам, которые тогда не могли знать. Развращенный до мозга костей, Юсупов накопил определенную скандальную известность, появляясь на людях в женском платье, и соответственно вел себя. Великий князь Дмитрий Павлович, года на три моложе его, обожал приятеля. Они нередко устраивали невероятные оргии. Прослышав от петербургских великосветских сплетниц о том, что Распутин де не имеет равных как любовник, голый Юсупов как-то раскинулся в кабинете «божьего человека» на диване. Вошедший хозяин – Распутин – однако, не уважил князя, а задал ему трепку. Торопливо одевшись, князь удалился в холодном гневе на бесчувственного «мужика», не оценившего милость аристократа.