10+ Городских историй от Вероники Мелан в одном сборнике
Шрифт:
– Слушай, Стив, а ты сам вообще не пьянеешь? Ты ведь тоже пил вчера будь здоров.
Лагерфельд смачно что-то жевал, желудок Чейзера едва не вывернулся из тела, пытаясь достичь соседнего помещения еще до того, как хозяин поднимется с лежанки.
– Пьянею. Только мой организм умеет входить в режим очистки от интоксикации. Я же нейрограф. Тебя, вон, за минуту на ноги поставил… сейчас и остальные подтянутся, сделаю из них бодрячков. У нас сегодня большие планы?
– Наполеоновские.
– Какие?
– Ну… очень большие.
– Тем
– Ага. С меня хватит столицы. Как только все позавтракают, покатаю вас по миру.
Заслышав приближающиеся шаги, Мак наконец разлепил глаза; тот, кто храпел справа – а им все-таки оказался Дэйн, – тоже затих, предчувствуя не то скорую тряску за плечо, не то бодрящую инъекцию в пятую точку.
– Доброе утро всем! Алло! Кто еще не проснулся, просыпаемся и встаем! В очередь за таблеточками от жадности, за пилюльками для очистки тела и мозгов, за тонизирующим массажем шеи!..
Эльконто, не открывая глаз, раздраженно почмокал губами.
– Иди сюда, рыжий, сядь на мой ботинок, я тебе такой массаж сделаю…
– А Дэйн, который вчера путался с геем, приняв его за девушку, подлежит дополнительному осмотру…
– Что?!
Для того, кто еще минуту назад видел сладкий сон, снайпер поразительно быстро принял вертикальное положение и увидел давящегося в кулак от смеха доктора.
– Да что ж ты за изверг-то!!! Даже проснуться нормально не даешь!
– А нормально – это как?
– Медленно…
– …и ласково? Ну, иди сюда, я тебя обниму. Утренний %№*# не обещаю, но через штаны пощупать могу…
– Ну, все! – Пошатывающийся Дэйн, напоминая выползшего из берлоги медведя, поднялся с разложенного кресла, в котором провел ночь, навел прицел красных глаз на Стива и всей тушей рванул вперед. – Сейчас ты у меня получишь, дохтур… За все твои шуточки… за все мои страдания…
Когда топот, звук сдвигаемого подошвами паласа и рык затих где-то за дверью, Аллертон наконец позволил себе рассмеяться в голос.
Пятнадцать минут спустя – свежие, переодетые (да, на три минуты все-таки пришлось закинуть их к гостиную к Дэйну) и значительно пободревшие после выданных Лагерфельдом пилюль ядовито-красного цвета – мы все вместе завтракали и занимались обсуждением планов на день.
– Я за архитектуру!
– А я бы на водопад посмотрел…
– А что за колесо обозрения, о котором ты говоришь? Высокое?
– Так, господа, надо решить, с посещения чего мы начнем…
В ход шли булочки с джемом, тосты, блины, пирожки и даже шоколадные конфеты – пригодилось абсолютно все, что находилось на столе. Конвейер из голодных ртов был готов перемолоть все, вплоть до ножек стола. Сыр, ветчина, бекон, вареные яйца – все, что входило в состав готовых завтраков, умялось на считанные минуты… В том кафе, где этим утром готовили заказ «to go», пришлось соврать, что ко мне приехали дальние родственники. Голодные и все разом.
Парень
– Решено! – Я подняла глаза и оглядела своих «туристов». В светлой просторной комнате, куда через окна светило яркое весеннее солнышко, а кофейный аромат пропитал и диваны и подушки, продолжали голосить на разные лады. – Сегодня мы ухватим столько, сколько сможем. Все поели?
Великая Китайская стена
Шэньян, Ляонин. Девять утра местного времени.
Здесь царил дух навсегда застывшего времени.
Мощь, питающая кладку из-под земли, широкие каменные ступени, бесконечная череда бойниц, простирающихся до самой башни, стоящей в отдалении на горизонте. Здесь чередовалась энергия поколений, пробиваясь сквозь зыбкую ширму настоявшего, доносились голоса тех, кто много столетий назад канул в историю, их слова вплетались в потоки воздуха, чтобы позже быть услышанными теми, кто придет после. Здесь, рассеявшись, словно туман над долиной, стоял Дух Силы, той самой – древней, могучей и неодолимой, что сделала это архитектурное сооружение столь уникальным в своей неприступности.
То была Стена.
Здесь тишина состояла из неслышных завываний ветра, долетевшего с холмов и запутавшегося в терракотовой глине, отдаленного щебета птиц, живущих в соседствующем с молчаливым хребтом лесу, и редком постукивании перекатывающихся камушков, задетых неосторожной подошвой туристического ботинка.
«Не тревожь…» – будто бы говорила замершая змеиная спина, изгибаясь по холмам до самого горизонта – спина спящей эпохи, символ нерушимости. – «Не видишь?.. Тихо… Хорошо… Замри и прислушайся…»
Казалось, стоило замереть и утонешь.
Скелет мифического китайского дракона – вот на чем стояли мои подошвы. Шепот щебня, застывший взгляд пустых бойниц, лапы, вросшие в землю…
Мужчины, стоявшие позади, молчали. Здесь настроение задавали не посетители, его задавала окружающая природа и величавая монументальность бытия.
Осторожно дотрагивался до лба ветерок, шевелил волосы, неслышно спрашивал: «Красиво, да?»
Красиво.
– Мда… – только и произнес Аарон Канн, медленно оглядывая окрестности. – Не знаю, что за история у этой нации, но воевать и строить они умеют.
Водопад Игуасу. Южная Америка
Мисьонес. Полночь.
Ливень колотил по курткам отбойными молотками; грохотало повсюду: из туч, извергающих молнии каждые двадцать секунд, и от воды, стекающей вниз по камням со скоростью сорвавшегося в бездонную пропасть локомотива.
Двести сорок потоков, одновременно сливающие воды в бурлящую воронку, отвесный обрыв, на который мы попали благодаря мне, и кромешная темнота вокруг. Если бы не вспышки молний, казалось бы, мы в аду – сыром, громыхающем непонятно чем, завешенном моросью аду.