10 мифов Советской страны

Шубин Александр Владленович

Но им недосуг. Они уже приняли перспективу нового Большого террора за аксиому и рассуждают дальше: «И надвигавшийся террор 50–х годов ему нужен был, чтобы… Да, чтобы начать новую большую войну — войну с Западом. Последнюю войну, которая должна была окончательно сокрушить капитализм» [481] , — дописывает свой триллер Э. Радзинский. Доказательства? Ну, какой с драматурга спрос — нету никаких доказательств. Художественное чутье одно.

481

Радзинский Э. Указ. соч. С. 607.

***

У «четверки» мог быть абстрактный мотив

не желать Сталину долгих лет жизни. Это — судьба предшественников. Сегодня фаворит, завтра — расстреляли. Но этот мотив слишком «общий», чтобы рисковать, вербовать Хрусталева на совершение теракта. То есть прямо подставлять голову под топор. Ради чего? Ситуация была под контролем, органы — в их руках. Значит, для трагического эпоса нужен мотив посерьезнее, чем постоянные опасения гнева вождя, которые преследовали членов «четверки» уже не одно десятилетие. Но это никак не доказывает, что они, прежде и потом не доверявшие друг другу, вдруг «сговорились и решились».

И мифотворцы берутся за конструирование супермотива, который бы заставил соратников Сталина действовать в стиле детектива. Антисталинистам проще — Сталин готовит второй, Самый Большой террор. Собирался вроде вывезти евреев в Биробиджан (при всей спорности этого слуха, это не является мотивом убийства Сталина при участии Маленкова, который сам антисемитскую кампанию и раскручивал), арестовать Молотова и Микояна (или от постов отстранить, или на кол посадить — домыслы, домыслы). И что? Что такое завтра грозит Маленкову и Хрущеву? Берию вроде бы могло напугать «менгрельское дело», которое якобы тянулось именно к нему. Но Маленков принимает ключевое участие в «затягивании времени» при оказании помощи Сталину, вместо того чтобы приняться разоблачать «агентов Берии», замешанных в «подозрительных» ночных событиях 1 марта. А ему «менгрельское дело» не угрожает.

Более того, историк Ю.Н. Жуков, также придерживающийся державной тенденции, но все же в своих исследованиях событий 50–х гг. не покидающий рамок науки, заключает: «События явно застали Г.М. Маленкова врасплох» [482] . Мифотворцы не согласны? Пусть опровергнут аргументы Ю.Н. Жукова.

Как раз поведение Маленкова — камень преткновения тех, кто считает убийцами Хрущева и Берия. Маленков, контролировавший органы безопасности, не разоблачил заговор и вообще не увидел в событиях 28 февраля — 2 марта ничего особенно подозрительного. Из этого может следовать три вывода:

482

Жуков Ю. Сталин: тайны власти. М., 2005. С. 600.

1. Ничего подозрительного не было, потому что не было никакого убийства, а было только четкое выполнение инструкции — Сталин не вызвал порученцев, они и не решились войти до глубокого вечера.

2. Маленков, как и все участники «четверки», тянет время.

3. Маленков, как и другие участники «четверки», — заказчик мифического «укола Хрусталева».

Таким образом, нужно придумать какой–то мотив, который бы заставил Маленкова, Берия, Хрущева и примкнувшего к ним Булганина не просто тихо наблюдать агонию Сталина, а сговориться и заказать его рискованное убийство. Что–то вроде радиоактивных пуговиц на шинель.

Сталинисты–устряловцы выдвигают версию, которая призвана подвести фундаментальную базу подо все их домыслы, — Сталин готовил «увод партии от непосредственного управления государством…» [483] . Можно подумать, что государством управляла «партия». Если бы Ю. Мухин поинтересовался, как управлялся СССР, он бы знал, что в Политбюро (позднее — Президиум) входили как раз высшие государственные руководители, люди, отвечавшие за крупнейшие участки работы по управлению страной. Только одно из этих направлений касалось собственно партийной организации, которая несла на себе ряд важных управленческих функций: подбор кадров, пропаганда и агитация, согласование ведомственных и территориальных интересов на местах. Эти задачи и в наше время, после крушения КПСС, приходится выполнять.

483

Мухин

Ю. Указ. соч. С. 609.

Напрасно устряловцы думают, что Маленков и Хрущев в 1952 г. могли опасаться снижения роли партии. Один отвечал за кадровую работу, другой — за Москву. Если бы Сталину пришло в голову даже восстановить империю и поручить подбор кадров администрации его величества, то во главе этого дела вполне можно было бы поставить именно Маленкова. Он — ничем не хуже других претендентов. Можно — и Хрущева, если найти ему замену на посту московского губернатора.

Кстати, Маленков в это время был гораздо большей грозой партийного аппарата, чем тот же Берия, которого устряловцы записывают в продолжатели «антипартийного» государственнического сталинского курса. Ведь именно Маленков готовил решения съезда и на самом съезде критиковал партийные органы за ухудшение качественного состава партии, «отрыв партийных органов от масс» и превращение в «своеобразные административно–распорядительные учреждения» [484] . Так что здесь у Сталина не было разногласий с соратниками.

484

Маленков Г. Отчетный доклад XIX съезду партии о работе Центрального комитета ВКП(б). M., 1952. С. 24—32.

Мифотворцы вообще сплошь и рядом путают форму и содержание. В СССР правила не вся партия (включая коммунистов у станка), а бюрократический аппарат. Сталин был сторонником коммунистических идей (в его, сталинском понимании) и потому не собирался кардинально менять идеологию, способы массовой мобилизации, подбора кадров. Вот эти способы и несли угрозу «четверке» (правда, в неопределенной перспективе).

Аргумент в пользу государственничества Сталина — он редко собирал Политбюро в последние годы жизни, не советовался с «партией». Но Сталин в 50–е гг. решал основные вопросы в узком кругу (а не только на официальных заседаниях правительства или Политбюро), отдавая текучку на волю исполнителей. Так что вопрос о первенстве правительства или партийного органа был символическим. Раньше было Политбюро, теперь — Бюро Президиума ЦК.

Смысл реформы, предпринятой на XIX съезде КПСС, заключался в том, что Сталин повышал авторитет более широкого круга руководителей, наделяя их новым статусом. Это, конечно, не могло нравиться «четверке», потому что в перспективе Сталин мог найти в обширном Президиуме новых фаворитов. Но, конечно, не так быстро, чтобы Маленков принялся тут же готовить «убийство».

Не понимая, как работала система управления в 50–е гг., сталинисты перебрасывают эту эпоху в привычные им времена Перестройки и начинают искать сталинскую альтернативу событиям 80—90–х гг. (хотя это было уже другое общество, не то, чем был СССР в 1953 г.). Но у фантазии — свои законы. Тем забавнее, что в качестве сталинской альтернативы Горбачеву сталинист–державник Ю. Мухин называет «устранение партноменклатуры от власти» [485] . Горбачев и Сахаров получаются в этом мифе истинными продолжателями дела Сталина, ведь Сахаров требовал, а Горбачев осуществил фактическое отстранение структур КПСС от власти. Но только у Горбачева получилось плохо, а у Сталина вышло бы здорово. Он бы номенклатуру еще и перебил. И отдал бы управление случайным людям. Вот бы все повеселились. Неисповедимы пути сталинистского сознания. Не хуже «полета черной ласточки».

485

Мухин Ю. Указ. соч. С. 673.

Был ли Сталин сторонником замены марксистской идеологии какой–то державно–имперской? Да никоим образом. Достаточно прочитать его последние работы «Экономические проблемы социализма в СССР» и «Марксизм и вопросы языкознания», где Сталин азартно обсуждает проблемы марксистской политэкономии и философии, чтобы понять — Сталин был увлечен марксизмом, мыслил в марксистской системе координат и считал себя марксистским теоретиком и практиком.

***