10-я симфония
Шрифт:
— Как пианистка?
— Нет, я музыкальный терапевт.
— Я что-то слышал о музыкотерапии, но не понимаю, что это такое. Разве можно вылечить тяжелую болезнь с помощью музыки?
— Нет, но можно помочь больным сохранять бодрость духа, а это в свою очередь отражается на их иммунной системе и бывает жизненно важно, скажем, чтобы задержать рост опухоли.
— Ты работаешь в больницах?
— Иногда. Но на это не проживешь, и у меня есть еще и частные пациенты.
— Учишь их играть на каком-нибудь инструменте?
— Это зависит от потребностей самого больного. Музыкотерапией можно лечить множество
— Вроде «Гипнопедии», которую ты только что играла?
— К примеру. Но я не ограничиваю себя каким-то одним композитором или одной эпохой. Это может быть и пьеса для органа Леона Баттисты Альберти, и опера Альбана Берга.
— Композиторы, которых ты назвала, весьма своеобразны. Оба были одержимы нумерологией.
— Я знаю, поэтому они мне нравятся. Меня захватывает связь музыки и чисел, этому научил меня отец.
— Но если свести все к чистой математике, разве не пропадет магия музыки?
— А что такое ноты, как не числа? Нота ля, служащая для настройки инструментов, ля третьей октавы, разве не потому называется четыреста сорок, что с такой частотой колеблется струна или столб воздуха? Музыкальный размер обозначается с помощью дроби: четыре четвертых, три восьмых. Длительность нот по отношению друг к другу выражается в числовых величинах. Даже в названиях произведений есть числа: Прелюдия номер пять, Симфония номер сорок один. Другое дело, что есть люди, которые считают, что в числах нет поэзии, но мне это кажется глупостью.
Даниэль согласился и перешел прямо к делу.
— Полицейские на днях показали мне татуировку, — сказала Софи, когда Паниагуа рассказал ей предысторию. — Но они не знали, что ноты соответствуют числам. А вообще-то тут нет ничего странного. Такие вещи приводили отца в восторг.
Перед диваном, на котором они сидели, стоял низкий стеклянный столик, с которого официант забыл убрать подставку под бокал. Софи принялась легкими толчками передвигать ее по столу, словно кошка, играющая клубком.
Даниэль показал Софи ряд из восьми чисел. Она посмотрела на них и сказала, что это ей ни о чем не говорит.
— Хотя подожди минутку, — добавила она.
Открыв сумку, Софи достала маленький диск Альберти, подаренный ей отцом.
— Знаешь, что это?
— Разумеется, — ответил Паниагуа, не в силах оторвать от него глаз. — Первый раз вижу такой старинный. Он подлинный?
— По-моему, да. Кое-кто из моих друзей считает, что папа подарил мне диск Альберти, потому что в какой-то момент ему могло понадобиться послать мне шифрованное сообщение. Давай посмотрим, можно ли составить текст из этих чисел.
Некоторое время они возились с устройством и числами в азбуке Морзе, но так ничего и не добились. В конце концов Софи спросила:
— И что, по-твоему, зашифровано в сообщении?
— Место, где твой отец спрятал оригинальную рукопись Десятой симфонии Бетховена.
Дочь Томаса не приняла теорию Даниэля, и, чтобы ее убедить, ему пришлось прочесть импровизированную лекцию о композиторской манере Бетховена.
— Такты, на которые опирался твой отец, известны всем исследователям Бетховена. Они не представляют собой законченной музыкальной мысли, это лишь части головоломки,
Паниагуа упомянул наиболее типичную для классицизма музыкальную форму, которая характеризуется драматическим расположением музыкального материала. Слово «соната» многозначное, и непосвященные часто смешивают два понятия: помимо музыкальной формы этим термином обозначают инструментальное произведение, в отличие от кантаты, произведения вокального.
— Разумеется, я знаю, что такое сонатная форма. К чему ты клонишь?
— Мне нравится воображать сонатную форму в виде музыкальной драмы: там есть персонажи, то есть темы, с которыми мы знакомимся в начале произведения. Затем с этими персонажами что-то происходит в развитии тем. И наконец, в заключение, все благополучно разрешается. Ты позволишь?
Даниэль взял подставку, которой играла Софи, при этом их руки мимолетно соприкоснулись. Потом он достал из кармана пиджака фломастер и начал рисовать.
— Бетховен обычно создавал свои музыкальные темы, то есть своих персонажей, на основе небольших мотивов, вот таких небольших коробочек:
— Похоже на кирпичики «лего».
— В каком-то смысле это и есть кирпичики, — согласился Даниэль. — Мотив — это фрагмент мелодии с собственной индивидуальностью, поэтому мотив узнаваем, он может быть выделен из основной конструкции, представляющей собой тему, для того чтобы так или иначе соединиться с другими мотивами.
— Я знаю. В музыке это называется развитием темы. Но я все еще не вижу, куда это нас приведет.
— Внутри произведения все эти кирпичики могут сочетаться в различных, я бы сказал, бесконечных вариантах. Если такая вот «конструкция лего» распадется, говорят о фрагментах,если слегка изменится — о вариациях,а если будет сведена к своему минимальному выражению, получится сгущение.Безусловно, существует еще множество техник, но эти три наиболее характерны для Бетховена. Это один из факторов, благодаря которым я с каждым разом все больше убеждаюсь в том, что аллегро Десятой симфонии целиком принадлежит Бетховену. Я не хочу оскорбить память твоего отца, но мне кажется, что развитие тем было столь изобретательно…
— Разве мой отец не мог этого придумать? Я не согласна. Отец был куда более серьезным музыкантом, чем принято думать.
— Вряд ли я чем-то обидел Рональда Томаса, сказав, что в творчестве он не равен Бетховену. Никто не достиг высоты его гения и, скорее всего, никогда не достигнет.
Софи Лучано, казалось, надоело играть с подставкой для бокала, и она принялась медленно вертеть один из своих янтарных браслетов.
— Раз ты пришел к подобным выводам после одного прослушивания, зачем тебе понадобилась я? Зачем тебе запись концерта?