100 магнитоальбомов советского рока
Шрифт:
Гребенщиков довольно долго и не без интереса изучал список "100 магнитоальбомов". Увидев на 94-й позиции группу "Хуй забей", Борис Борисович обрадовался, как ребенок. Как ребенок обрадовался и я. Как раз в эти дни мой приятель Сева подарил мне диктофон, на который БГ с ходу наговорил чуть ли не вторую часть "Правдивой автобиографии "Аквариума". Порой ответы опережали вопросы, и у меня возникло небезосновательное ощущение, что в этот момент мы находимся, что называется, на одной волне.
Вдохновленный количеством и качеством полученной информации, я в ту же ночь набросал черновой вариант статьи об альбоме "Табу". "И это все ты написал?" - спросил на следующий день удивленный Волков. Я приободрился и попер вперед, как танк.
Интервью
Недоступные на сцене, рок-музыканты в частных беседах оказались людьми милыми и домашними. Гребенщиков, Кинчев, Курехин, Попович, Скиба, Манагер, Жариков, Шумов обладали превосходной памятью и оказались прирожденными рассказчиками. Мягко говоря, мировая культура не прошла мимо них. Не менее содержательным выглядело и общение с серыми кардиналами нашего рок-андеграунда: Тропилло, Усовым, Агеевым, Ушаковым.
К сожалению, встретиться удалось не со всеми. Оставим за пределами книги подробности переговоров с менеджерами преуспевающих ныне рок-групп, которые предлагали делать интервью с артистами при помощи факса. В свою очередь, крайне плотный жизненный график Макаревича, затворнический образ жизни Мамонова, некоординируемость Агузаровой и, скажем так, временное отсутствие душевного тепла у Егора Летова сделали наше общение невозможным.
Еще один барьер, который пришлось преодолевать, заключался в прозаичной бытовой агрессивности некоторых радикалов от рока. Мой мозг отказывался понимать мотивацию некоторых зауральских музыкантов, которые, не успев еще сесть в поезд "Сибиряк", тут же надевали на себя маску воина. По-видимому, настраивались на волну "дадим в столице говна". Для завершенности образа этим непримиримым борцам с респектабельностью не хватало разве что боевой раскраски - как у бутафорских апачей, выходивших под предводительством Гойко Митича на тропу войны в съемочных павильонах киностудии "ДЕФА". В подобных высоковольтных условиях интервью приходилось осуществлять через посредников.
Сбор и подготовка материалов для книги были усеяны не только шипами. Время от времени на этом тернистом пути встречались розы, причем порой - неземной красоты. Кажется, на следующий год после Франкфурта меня угораздило в очередной раз влюбиться, в результате чего жизнь забросила на целый месяц в Италию. Незадолго до этого Илья Кормильцев помог мне организовать интервью с Бутусовым. Встреча состоялась в гостинице "Россия" - перед очередным концертом "Наутилуса" в одном из ночных клубов. Вид у Славы был традиционно невеселый, но о записях старых альбомов он рассказывал вдохновенно и с энтузиазмом. Рискну предположить, что воспоминания молодости согревали его значительно сильнее, чем мысли о предстоящем клубном выступлении.
Кормильцев во время интервью не проронил ни слова. Как выяснилось позднее, на днях он собирался лететь в Свердловск - по тем же самым причинам, по которым я - в Италию. Во всем этом была какая-то логика наоборот. В Свердловск, по идее, лететь надо было мне - делать интервью с музыкантами. А на Апеннины следовало отправиться Кормильцеву, имевшему там десятки друзей, знакомых и деловых партнеров. Но раз уж все случилось шиворот-навыворот, надо было извлечь из ситуации максимальную пользу.
Кормильцев предложил мне написать на досуге развернутый текст об истории позднего "Наутилуса". В свою очередь я попросил великого русского поэта встретиться в Свердловске с некоторыми из героев "100 магнитоальбомов". Сделка состоялась. На крыльях любви Кормильцев носился с диктофоном по плохо освещенным уральским переулкам и виртуозно пытал очумевших от такого напора свердловских рокеров. В особо сложных ситуациях Илье помогал бывший звукорежиссер, а ныне преуспевающий драматург и сценарист, Леонид
Маленькая деревушка Кравцово находится где-то в глубине Воронежской области и состоит из двадцати обветшалых деревянных домов. В этом живописном уголке в жаркие летние месяцы и совершались основные "рывки" над книгой. Природа соответствовала: лес, пруд, бескрайние поля. По вечерам можно было пить свежее парное молоко, околачивать груши или созерцать пепелище, образовавшееся на месте заботливо сожженной кем-то свинофермы.
Однако времени на подобный досуг не оставалось. С утра до вечера в избушке на курьих ножках шла работа над книгой - по 12-14 часов в сутки. Обработка интервью, обобщение архивных данных, черновые наброски очередного текста... За лето мне удавалось написать по 20-25 глав. Такая вот, хм, Болдинская осень. Несложно догадаться, что после подобных космических нагрузок вид у меня был своеобразный. Как-то раз я задумчиво пер по пересеченной местности ведра, наполненные водой из колодца. "Поэт, поэт идет", - сидя в тени перебрасывались тревожной новостью местные бабенки. И почему-то крестились.
...Как и у многих в этой стране, мой финансовый кризис грянул задолго до августа 1998 года. На текущее производство книги нужны были деньги. Выход оставался один - продать свою коллекцию компакт-дисков. О содеянном не жалею, но до сих пор мне жизненно не хватает пластинки Gavin'a Friday "Shag Tobacco" и дебютного альбома Tricky.
Ликвидация компактов не могла глобально исправить положение и одним махом убить все финансовые проблемы. Книга требовала постоянных вложений - включая ежемесячную оплату сумасшедших счетов за телефонные переговоры и поездки в другие города. Спасение пришло с неожиданной стороны. Возникший из полузабытого прошлого "Мумий Тролль" оказался для книги своеобразной палочкой-выручалочкой. Работа в должности пресс-аташе популярного коллектива давала реальную возможность ездить по стране и встречаться с множеством иногородних музыкантов, попавших на страницы "100 магнитоальбомов". Во время бесчисленных туров владивостокских "шамамаманов" мне удавалось органично совмещать приятное с полезным, делая для книги многие десятки нужных и полезных интервью. Питер, Киев, Харьков, Рига, Таллин, Калининград, Дальний Восток - этапы боевого пути...
О том, какую он совершил ошибку, дав согласие работать над книгой, Волков догадался довольно скоро. Поток поступающей информации был настолько мощным и беспрерывным, что готовые главы приходилось переделывать не раз, не два и не три. Подобное патологическое стремление автора к бесконечным улучшениям мог вынести только человек с железными нервами. В очередном испытании на прочность аристократично воспитанный Александр Сергеевич проявил фантастическую выдержку. Что, впрочем, не мешало ему смотреть на экран компьютера исподлобья и постоянно бурчать о том, что "ни один нормальный человек подобный объем текста не осилит". Кто бы спорил... Читать куда труднее, чем писать...
Ближе к финалу случилось чудо. Волков заметно подобрел и как-то под вечер даже изрек: "Ты не поверишь, но эта книга стала мне родной. Порой даже кажется, что это я ее написал". Надо знать Волкова, чтобы понимать, чего эта фраза стоит.
Очередное воспоминание. Вернувшийся из Америки знаменитый "писатель" Саша Агеев держит в руках почти готовый макет "100 магнитоальбомов советского рока". "Я ждал эту книгу всю жизнь", - негромко произносит он...
Последние встречи, последние интервью. Их символ - высунутый язык (как у Джаггера), только вместо эротического импульса - диктофон Sony. Часть жизни длиною в пять лет. Когда была дописана последняя глава, сил прыгать до потолка уже не осталось. Опустошение, растерянность и подсознательное ощущение счастья. Все одновременно.