100 рассказов о стыковке. Часть 1
Шрифт:
В заключение этого интерфейсного рассказа надо коснуться важной стороны взаимодействия с американцами — языка.
Космонавты и астронавты учились иностранному языку по специальной программе, рассчитанной на два года. Почему?то наших специалистов английскому языку специально никто не обучал, если не считать небольшого и не очень серьезного курса, который организовали уже под конец программы. Как раз в те годы пропагандировались ускоренные, экспериментальные подходы взятия языкового барьера. Популярными становились такие методы обучения, как во сне или, скажем, играючи, под музыку и танцы. Из чистого любопытства я решил сопровождать Бушуева на первое (и последнее для нас обоих) занятие с языковыми играми. Мы решили, что для него — это слишком смешно,
Чтобы брать такие серьезные барьеры, требуются адекватные действия.
Только через много лет я обнаружил, что иностранный язык все?таки можно изучить во сне. Однако для этого потребовалось соответствующее техническое оснащение. Уже в 90–е годы я, можно сказать, изобрел оригинальное средство от бессонницы: включал плейер, засовывал в ухо наушники и начинал слушать запись переводов с английского на французский. Моя «француженка» действовала на меня магически, почти как в молодости, быстро нагоняя сон.
В Хьюстоне НАСАвцы тоже пытались организовать классы русского языка, но никто из американцев русского толком не выучил, не считая того, что они стали понимать и использовать такие полезные слова, как «черный хлеб», «ключ» и «ключник» (коридорные в гостинице). Я учил их земному «пошли» и космическому «поехали», а Евгений Бобров — кое–чему похлеще.
Путь самого Боброва оказался гораздо более эффективным. Он, тоже «немец» по образованию, впервые приехал в Америку, как упоминалось, на первую интерфейсную встречу в апреле 1972 года, не зная ни слова по–английски. С той поры Бобров со своим коллегой, конструктором Биллом Криси, в общей сложности не один десяток часов просидел бок о бок. Начав с универсального языка инженеров — чертежей, обогащая его жестами и вводя двуязычные термины, они стали понимать друг друга все лучше и лучше. Вернувшись в Москву, Евгений поддразнивал своих менее продвинутых коллег двумя любимыми фразами, ставшими почти легендарными: «Инглишь пендришь?» и «У нас в Хнюстоне».
Решающий прыжок в языковом барьере Бобров сделал позднее, во время совместных испытаний в Хьюстоне. Работая в течение трех с половиной месяцев с Криси и другими американцами, он существенно расширил свой лексикон, добавив к тем двуязычным фразам много интересных выражений и словечек. Американские коллеги старались не отставать и тоже научились у него кое–чему российскому, что особенно смачно звучало при отказах компьютера.
Нам даже приходилось сдерживать не в меру ретивых операторов, которые, желая показать свои знания, во всеуслышание объявляли по «громкой» связи: «This time not us, again, but «ebaney» computer». Если говорить серьезно, то к концу 1973 года Евгений прилично понимал по–английски и мог объясняться без переводчика. Решающую роль, похоже, сыграло американское кино, особенно мультики и Friday night movies (поздние фильмы по пятницам), которые он смотрел многие ночи напролет. После этого объясняй детям, что подолгу смотреть телевизор вредно. Только после ЭПАСа Бобров поступил на двухгодичные курсы английского языка без отрыва от основной работы, где он не переставал удивлять своих преподавателей, профессионалов–лингвистов.
Для меня месяцы совместных испытаний тоже оказались ни с чем не сравнимой школой английского. Наибольшие трудности вызывало понимание беглой речи. Уже тогда мне стало ясно, что при изучении разговорного языка имеются три уровня восприятия устной речи: первый — если понимаешь своего преподавателя, второй — если понимаешь, когда с тобой говорят, и, наконец, последний, если понимаешь, когда «они» говорят между собой.
Ежедневно мне приходилось участвовать в утренних оперативках, на которых обсуждались текущие планы и проблемы. Нужно было с напряжением следить за тем, что говорили коллеги, чтобы не упустить интерфейсные вопросы, относившиеся к нам или к нашему оборудованию.
Но какое бы значение ни имело знание языка, в конечном итоге совместимость специалистов обеих стран, которые сделали возможной стыковку космических кораблей, определялась другими качествами, прежде всего профессионализмом, преданностью делу и добрыми намерениями. Их можно поставить в другой последовательности, они коммутативны, как говорят математики, то есть результат от перестановки не меняется. Эти качества, слагаемые, определяющие совместимость в самом тонком человеческом интерфейсе, были особенно важными для нас — русских и американцев, воспитанных и живших во многом по–разному.
2.7 Масштабные модели
В известной повести русского писателя Николая Лескова рассказывается о знаменитом тульском механике Левше, который «побил» своего заморского коллегу в международном соревновании еще в XVII веке. Он подковал механическую блоху, изготовленную за границей. Как пел незабвенный Марк Бернес, «быть может, эта песня про меня?». А этот рассказ не только о масштабных моделях, он — о важнейшей части новых андрогинных агрегатов, об АПАСах, о стыковочных механизмах с кольцами, которые заменили старые привычные штырь и конус, о важнейшем этапе работы над необычным механизмом и не только по названию, но и по своей роли в ней.
АПАСам была уготовлена непростая и длинная жизнь. Первые андрогины — АПАС-75 для «Союза» и «Аполлона» — рождались трудно, пережили непростое детство, мужали в тяжелых испытаниях и, наконец, одержали блестящую победу в космосе. Потом их незаслуженно стали забывать. Однако первая андрогинная стыковка на орбите оплодотворила новые идеи и в конце концов принесла настоящие зрелые плоды. Обновленный стыковочный агрегат назвали АПАС-89. Его утробный период затянулся, а рос он почти беззащитным и тоже очень медленно, но когда новый андрогин возмужал, специалисты, наконец, разглядели в нем зрелость и силу.
Кольцо с лепестками у АПАС-75 напоминало корону. Первые эскизы короны родились за океаном, их привезли из Нового Света в Москву осенью 1970 года. Но это была лишь красивая, похожая на скульптуру статическая конфигурация. Сделать кольцо АПАСа подвижным оказалось трудной инженерной задачей для его разработчиков. В АПАСах много непростых, тонких узлов, и все?таки самым сложным является механизм, который мы назвали стыковочным и который дает возможность кольцу двигаться, он делает корону живой.
Первые подвижные, живые кольца в виде масштабных моделей создали и заставили двигаться файн–механики Старого и Нового Света в 1972 году. Так получилось, что для нашего АПАСа это оказалось ключевым этапом. Без малых моделей, без этих почти заводных игрушек было бы невозможно сконструировать хороший стыковочный механизм.
В свою очередь, без нового хитроумного механизма АПАС-75 «Союза» мог не справиться с тем, что приготовила ему его космическая судьба во время стыковки с «Аполлоном» 19 июля 1975 года, а 20 лет спустя не появилось бы его новое андрогинное потомство, которое получило всемирное признание.