100 великих композиторов
Шрифт:
В конце этого же года Беллини влюбился в дочь одного из тех синьоров, дом которого посещал раз в неделю вместе с некоторыми друзьями, собиравшимися там у рояля послушать музыку. Хозяин дома был судьей. Он любил искусство и привил эту любовь своей дочери. В двадцать лет она хорошо играла на фортепиано, пела, писала стихи и рисовала. Это была любовь с первого взгляда. Поначалу Беллини удалось завоевать расположение родителей девушки — помогли музыка и пение, а также живой характер молодого катанийца и его прекрасные манеры. Но в итоге все завершилось печально — Беллини было отказано от дома — влюбленные разлучились навсегда.
1824 год начался с хорошего предзнаменования:
Премьера оперы «Адельсон и Сальвини» состоялась в театре колледжа Сан-Себастиано в карнавальный сезон 1825 года.
Опера, как и надеялся Беллини, прошла с успехом. «Она вызвала у неаполитанской публики решительный фанатичный восторг», — отмечает Флоримо.
К успеху у публики добавилась высокая оценка одного весьма значительного лица. На премьере «Адельсона», явно по приглашению Дзингарелли, присутствовал Доницетти. Он горячо аплодировал после каждой сцены. Когда же занавес опустился в последний раз, маэстро пришел на сцену к Беллини «и высказал ему такие похвалы, что до слез разволновал того».
Беллини завершил в 1825 году учебу в Музыкальном колледже и вскоре получил предложение, от которого у него дух захватило, — заказ на оперу для театра «Сан-Карло». Заказ этот — награда, которой Музыкальный колледж поощрял лучших учеников.
Сюжет для либретто был взят из модной в то время драмы «Карло, герцог Агридженто», но опера называлась «Бьянка и Фернандо».
Путь, пройденный от «Адельсона» к «Бьянке», был не столь уж долгим, но неповторимое беллиниевское своеобразие уже проявилось в характере музыки — «мягкой, нежной, ласковой, печальной, обладавшей к тому же своим секретом — способностью пленять сразу же, непосредственно, а не с помощью каких-то особых ухищрений…» Должно быть, тогда-то его учитель Дзингарелли и не удержался, сказав своим младшим ученикам: «Поверьте мне, этот сицилиец заставит мир говорить о себе».
Для работы над «Пиратом», так называлась новая опера для осеннего сезона в «Ла Скала», Беллини располагал временем с мая по сентябрь 1827 года. Он работал с необычайным рвением, отлично сознавая, что от этой оперы зависит все его будущее.
Триумфальный прием, устроенный 27 октября 1827 года публикой «Ла Скала» «Пирату», стал своего рода дипломом почетного гражданства, которым Милан наградил Беллини. Миланцы считали, что крестили еще одного достойного композитора, и окончательно убедились в этом на втором представлении «Пирата».
«Красота „Пирата“ раскрывается все больше и больше, по мере того, как слушаешь его снова и снова, — писала газета „И театри“, — и, естественно, всё горячее становились аплодисменты, а автора вызывали на сцену, как и в первый вечер, трижды».
На открытии театра «Карло Феличе» в Генуе на приеме Беллини познакомился с одной молодой, прекрасной, приветливой синьорой с прелестными манерами. Синьора отнеслась к музыканту «с такой добротой», что он почувствовал себя покоренным. В жизнь Беллини вошла Джудитта Турина.
Светская жизнь в салонах и растущая слава не раз толкали Беллини на любовные приключения, которые он считал «поверхностными и недолгими». Но этот бурный роман, начавшийся в апреле 1828 года, длился аж до апреля 1833 года. Целых пять лет переживаний, ошибок, уверток, сцен ревности, душевных страданий (не говоря уже о финальном скандале в доме ее мужа) «украшали» эту связь, лишившую музыканта покоя, — позже он без колебания назовет все это «адом».
16 июня 1828 года Беллини подписал контракт, по которому
Миланская публика ожидала «Чужестранку» также с большим нетерпением, может быть, даже с еще большим, нежели «Пирата». Такое нетерпеливое ожидание беспокоило Беллини, и он признался Флоримо: «Это игральная кость, которую я слишком часто бросаю…» Он знал, что ставкой в подобной игре будет его репутация, приобретенная «Пиратом», и даже считал, что не способен больше «выдавить из себя какую-нибудь оперу после „Пирата“, в Милане…»
Беллини с удовольствием сочинял эту оперу. Баркаролу, открывающую «Чужестранку», он написал за одно утро. Баркарола «очень нравится мне, — писал Беллини, — и если хор не сфальшивит, она произведет большое впечатление», тем более что «исключительно новое для Милана сценическое решение обеспечит успех…» Он имел в виду находку поэта, который разместил хористов в лодках; каждая группа поет свой куплет, и только под конец голоса сливаются в единый ансамбль.
Опера вызвала бурное обсуждение. Однако, несмотря на споры, а скорее благодаря им, «Чужестранка» продолжала идти в «Ла Скала» со все нарастающим успехом.
Во время сочинения новой оперы «Капулети и Монтекки», Беллини жил совершенно уединенно, он должен был много и упорно работать, лишь бы выполнить взятое на себя обязательство.
«Будет чудо, если я не заболею после всего этого…» — писал он синьоре Джудитте. Однако чуда не произошло. Болезнь свалила его, но композитор завершил оперу в срок.
Премьера «Капулети и Монтекки» состоялась 11 марта 1830 года. Триумф был такой, что — случай поистине редкий для прессы того времени — короткое сообщение о нем появилось в «Гадзетта привиледжата», официальном органе провинции, уже на следующий день.
И следующую оперу «Сомнамбулла» Беллини снова пришлось писать в кратчайшие сроки, но это не повлияло на качество музыки. Впервые «Сомнамбула» была показана 6 марта 1831 года. Успех был такой невероятный, что ошеломил даже журналистов. Любопытным представляется впечатление о «Сомнамбуле» М. И. Глинки. В своих «Записках» он вспоминает: «В конце карнавала, наконец, явилась всеми ожидаемая „Сомнабула“ Беллини. Несмотря на то, что она появилась поздно, невзирая на завистников и недоброжелателей, эта опера произвела огромный эффект. В немногие данные до закрытия театров представления Паста и Рубини, чтобы поддержать своего любимого маэстро, пели с живейшим восторгом: во втором акте сами плакали и заставляли публику подражать им, так, что в веселые дни карнавала видно было, как в ложах и креслах беспрестанно утирали слезы. Мы, обнявшись с Штеричем в ложе посланника, также проливали обильный ток слез умиления и восторга».
Некоторые рецензенты, говоря о последней сцене оперы, где Амина плачет над увядшими фиалками, называли ее шедевром. И подумать только, ведь Беллини чуть было не заменил эту кабалетту!
Называя эту сцену шедевром, критики видели в ней «новую форму бельканто». Доменико де Наоли, в частности, писал: «Несмотря на отсутствие традиционных архитектонических принципов, несмотря на отказ от повторений, эта необыкновенной лирической красоты фраза поражает неслыханной, быть может, неповторимой в истории музыки цельностью. Каждая следующая нота возникает из предыдущей, как плод из цветка, всегда по-новому, всегда непредвиденно, иногда неожиданно, но всегда логично приводя к заключению».