100 великих литературных героев

Еремин Виктор Николаевич

Клюют на эту «клюкву» люди, не понимающие специфики литературной работы. Ленобль страдал дюмизмом, болезнью, свойственной многим редакторам в XX столетии: они считают литобработку чужого произведения своим авторством! Если бы «обличитель» Островского смог назвать хотя бы один эпизод романа, сочиненный, а не обработанный им или другими редакторами литературно, можно было бы ставить вопрос об авторстве. В противном случае и говорить не о чем. Это прекрасно понимали опытные писатели – А.А. Караваева и Александр Серафимович, о помощи которых в работе над книгой не раз с благодарностью упоминал сам Николай Алексеевич. Никто из них автором романа «Как закалялась сталь» себя не называл даже в «кухонных» разговорах.

Что уж говорить о жалком лепете рафинированных «интеллектуалов», радеющих по поводу «художественной неполноценности» романа, с невероятной

в истории мощью давшего обществу величайшие духовные ценности, рядом с которыми любое искусство и его каноны приобретают лишь вспомогательный характер и (используя штампованное выражение) подобно Луне сияют только отраженным светом от Солнца духовности. Виновниками бессмысленной критики являются, очевидно, ложные представления ее апологетов о приоритетах в художественной литературе и о высшем предназначении творчества как такового.

К сожалению, роман «Как закалялась сталь» жестоко страдает от многолетнего выпячивания его второстепенных, сопутствующих тем в ущерб главным, выявившимся только в наши дни. Сегодня Павел Корчагин перешагнул закономерную ограниченность автора – мы уже неоднократно говорили о подобном явлении – и вышел в ряды величайших социально-философских и эсхатологических литературных героев.

Проблема преодоления человеком физической немощи, бесспорно, очень важна, но не она превалирует в романе. Большевистский фанатизм Корчагина вообще понимается зачастую извращенно. Наиболее точное разъяснение ему дал еще П.Я. Чаадаев, сказавший: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники». [317]

317

Чаадаев П.Я. Отрывки и разные мысли (1828–1950 е гг.). Пункт 213. См.: Полное собрание сочинений и избранные письма. В 2-х т. Т. 1. М.: Наука, 1991.

Современный критик Л.А. Аннинский одним из первых вплотную подошел к верному толкованию образа Павла Корчагина, когда написал: «Весь его характер построен на ощущении безмерной, всеобщей, конечной справедливости, которой нет… Ненависть Корчагина не измерима личным частным масштабом: безмерное попрание вызвало безмерную ненависть… усугублено до предела чувство бесправности, непреодолимой уязвленности, ощущение безличности, в которую походя отшвыривают его сильные мира. Бездна униженности рождает бездну ответной злости – физические страдания бледнеют при этом». [318]

318

Аннинский Л. Николай Алексеевич Островский (1904–1936). В кн.: Русская литература XX в. Очерки. Портреты. Эссе. В 2-х частях. Часть II. М.: Просвещение, 1994.

Другими словами, Павел Корчагин есть литературный герой вне политики, он даже выше идеологии, ибо несет в себе сразу три ипостаси, стоящие вне мира идей, но целиком сотворенные верой. Прежде всего, Корчагин есть воплощенный в слове апокалиптический ангел возмездия, посланный к нам возвестить неизбежность небесной кары преступным власть предержащим силам и их потомкам непосредственно на земле, а не только в мире ином, и посредством этого обратить заблудших лицом к Справедливости. Во-вторых, это Дон Кихот в ярости, не только готовый защищать, но и во всеоружии защищающий слабых мира сего от зла сильных и богатых. И, наконец, в-третьих, Корчагин есть вселенский граф Монте-Кристо, пришедший вершить высшую Справедливость и карать предавших, оболгавших и нажившихся на погублении живых страждущих душ.

Одним словом, Павел Корчагин является сегодня олицетворением и критерием Высшей социальной Справедливости, посланной нам через русского юродивого-калеку, каковые испокон века были особо почитаемы в нашей национальной среде. Одновременно он есть праведный страж и этой Справедливости, и революции.

Отношение современных российских «хозяев жизни» и обслуживающей ее интеллигенции к таким, как Корчагин, да и к Богу вообще, блестяще, хотя и не желая этого, сформулировал И.И. Гарин: «И вообще все эти разглагольствования о бескорыстии творца несколько попахивают портянками вечных люмпенов, нивелляторов и экспроприаторов – неумирающей рати настоящих и грядущих хамов…» [319]

Воистину Корчагин и есть герой тех самых, лживо трактуемых освоившимися при «кормушке» болтунами, «вечных люмпенов» и «хамов», которые в конечном итоге и есть наш народ, а другому и не бывать. И как верно высказался рафинированный интеллигент – за ним, Корчагиным, будущее, потому что он и есть Высшая Справедливость. А потому именно о Корчагине сказал столь непонятные для наших современников слова русский гений, на многие годы вперед проникший в истинную суть революции:

319

Гарин И.И. Век Джойса. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2002.

Так идут державным шагом,Позади – голодный пес,Впереди – с кровавым флагом,И за вьюгой невидим,И от пули невредим,Нежной поступью надвьюжной,Снежной россыпью жемчужной,В белом венчике из роз —Впереди – Исус Христос. [320]

Полиграф Полиграфович Шариков

Гениальный драматург, талантливый беллетрист, но поверхностный, очень слабый мыслитель, Михаил Афанасьевич Булгаков всю жизнь стремился занять не свое место в отечественной литературе. Он тщился стать б'oльшим, чем был на самом деле, видимо, понимал свою немощь и оттого слишком часто опускался до бессмысленного ёрничества, завистничества и сплетен с кукишем в кармане. В наше время это стыдное для серьезного писателя снисхождение к собственным слабостям воздалось Булгакову сторицей – менее чем через сто лет после кончины непозволительная таланту мелочность обратила Михаила Афанасьевича в жупел злобствующей образованщины, возомнившей себя интеллектуальной элитой российского народа.

320

Блок А.А. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1983.

Печально и страшно, но потрясающие по своей художественной силе герои романа «Белая гвардия» (пьеса «Дни Турбиных») или драмы «Бег» оказались оттесненными от своего создателя, и их место заняла целая плеяда выдуманных Булгаковым литературных монстров. Да и сам писатель к концу жизни встал на позиции гётевского фаустианства, провозгласив панегирик злу, творящему добро. Эта идея столь органически не приемлема в русской цивилизации, что Булгаков скоро и неизбежно выпал из контекста национальной культуры, оставшись в ней лишь как носитель идеологии чуждых народности прозападнических маргиналов. Таков неизбежный итог интеллигентщины – самонадеянных философствований на темы, которые свыше не дозволено познать человеку, начитавшемуся слишком умных для него книжек и при этом возомнившему, что он уже проник в суть бытия и имеет право оценивать и судить весь мир и собственный народ.

И вот насмешка судьбы: даже мрачный Воланд из «Мастера и Маргариты», представленный читателю Булгаковым как некая грандиозная ипостась сатаны (но воспринимаемая таковой только незрелым умом подростков и людей, навсегда застрявших на подростковом уровне интеллектуального развития), даже Воланд в творчестве писателя оказался героем второго плана и затих в тени меленького, омерзительного, провонявшего псиной и кошатиной Полиграфа Полиграфовича Шарикова из повести «Собачье сердце». Спорно? Что ж, попробую разъяснить свою точку зрения. Но прежде расскажем о писателе.

Михаил Афанасьевич Булгаков родился в 1891 г. в Киеве в семье духовного писателя и преподавателя Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова (1859–1907) и его жены Варвары Михайловны (в девичестве Покровской) (1869–1922). Мальчик стал первенцем, помимо Михаила были еще четыре младшие сестры и два брата.

Высококультурная атмосфера жизни Булгаковых способствовала быстрому творческому развитию мальчика. Первая попытка сочинить рассказ была сделана Мишей в семилетнем возрасте. Благотворно сказалась и учеба в престижной Первой Александровской гимназии Киева, куда мальчик поступил в 1901 г.