100 великих литературных героев

Еремин Виктор Николаевич

В своих рассуждениях Шпенглер пришел к выводу, что западноевропейская культура уже вступила в стадию цивилизации и жить ей осталось от силы триста лет (сегодня уже двести). На смену ей придет, видимо, русско-сибирская культура. Последнее заблуждение носит объективный характер, но очень греет душу нашим ура-патриотам. Шпенглеру не дано было узнать о научно-техническом рывке, который сделало человечество после Второй мировой войны. Этот рывок резко ускорил время, необычайно уменьшил мир и сделал возможным втягивание всех культур разом – и больших, и малых, в любых стадиях развития – в единую фаустовскую цивилизацию, которая теперь и тащит за собой все человечество в общую могилу.

Ромен Роллан, как и подавляющее большинство современных ему европейских мыслителей, был ницшеанцем и выше Бога ставил интеллигентов-интеллектуалов.

Таковым он оставался до конца жизни. Тем удивительнее может показаться появление из-под его пера повести «Кола Брюньон» – самого яркого и достойного ответа роману Ницше «Так говорил Заратустра». Впрочем, разгадка здесь проста и дал ее сам Роллан в обращении к русскому читателю в 1930 г. «Примечания Брюньонова внука»: «…дед Кола говорил, я сам себе не принадлежал». [202] Брюньон должен был явиться именно в назначенное время, и он пришел, избрав для своего рождения писателя Ромена Роллана, более благодаря его предкам, чем его таланту.

202

Роллан Ромен. Кола Брюньон. Собр. соч. в 14-ти т. Т. 7. М.: Художественная литература, 1956. Далее текст повести цитируется по этому изданию.

Ко времени создания «Кола Брюньона» Роллан уже был широко признанным писателем. В течение 1904–1912 гг. он написал десятитомный роман «Жан Кристоф», прототипом главного героя которого стал Бетховен. Позднее, в 1915 г., в первую очередь за это произведение Роллану присудили Нобелевскую премию.

Весной 1913 г. писатель гостил на родине в Неверне и испытал великий душевный подъем от общения с местными жителями. Тогда у него и возникла идея повести о простом французском мужичке из начала XVII в. – времен детства Сирано де Бержерака, Лафонтена и д’Артаньяна. Имя для главного героя появилось само собой: Брюньон – довольно распространенная в Неверне фамилия, так во Франции называется один из сортов нектарина – гибрид персика и абрикоса, плод мясистый и крепкий.

Повесть была закончена летом 1914 г. Опубликовать ее Ромен Роллан не успел – началась Первая мировая война. Книга увидела свет только в 1919 г., когда Шпенглер уже издал первый том своего «Заката Европы».

В эйфории от победоносного завершения ужасной четырехлетней трагедии критики и читатели увидели в Кола Брюньоне лишь выразителя национального характера французского народа, галльского духа веселья и сатиры. Никто ни разу не вспомнил зловещее пророчество Ницше, сказавшего: «Грядет время, когда будут вести борьбу за господство над землей – ее будут вести во имя фундаментальных философских учений». [203] Кола Брюньон и стал тем литературным героем, который известил мир, какие философии вступили в XX столетии в решающую войну: философия благодетелей человечества – сверхчеловеков-интеллектуалов и философия просто людей, то есть – народа.

203

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего. М.: Азбука-классика, 2006.

В наше время уже никто открыто не борется и не воюет за личную корысть, все государственные и общественные злодеяния прикрыты флером благодеяния миру и народам. Люди же обретаются в стороне от благодетелей и после каждого очередного благодеяния ищут и находят способы переварить его и выжить. Литературным апофеозом живучести народа в любых условиях (Всевышним ли посланных, благодетелями ли искусственно сотворенных во имя личной наживы) и является Кола Брюньон. Недаром первоначальное название повести передавало истинную суть ее героя – «Жив курилка!»

Кола Брюньон, бесспорно, заядлый грешник. Но грешен он не во зле, а в малых слабостях. И слабости эти зачастую оказываются основой его духовной силы. Он любит хорошо поесть, он не дурак крепко выпить и облапить молодуху, он не прочь приврать ради забавы, более всего на свете любит он свою семью и безразличен к делам властителей. Он великий жизнелюб, мудрый и талантливый творец – резчик по дереву. Вместе со своим маленьким городком Кламси Брюньон переживает

годы гражданской смуты, как обычно, развязанной властителями, дерущимися за королевский престол. Он выживает во время эпидемии чумы, но умирает, заразившись, его жена; согласно закону, сжигают его дом. Но именно Брюньон, бездомный нищий старик, поднимает жителей Кламси на победоносную борьбу с грабителями. Он спас от чумы свою маленькую внучку и воспитал юного ученика Робине, который, памятуя полученные уроки, вынес из огня лучшее творение резчика Брюньона – статуэтку Марии Магдалины. Все вместе это и есть судьба – человека и народа, противостоящих стихии и своим благодетелям. На все времена останется ответ Кола Брюньона графу де Майбуа, владельцу Ануа:

– Политика – это искусство есть. Она не для нас, мы – мелкая тля. Для вас политика, для нас земля. Иметь суждение – не наше дело. Мы люди невежественные… что мы умеем, кроме, значит, того, чтобы брюхатить землю и делать ее плодородной… словом, быть хозяевами французской земли, огня, воды, воздуха, всех четырех стихий, и заставлять их служить на утеху вам… Мы вьючный скот и созданы для того, чтобы нас били. С этим я не спорю… Терпи, пока ты наковальня. Бей, когда будешь молотом…

Вот где и запрятана центральная идея образа Кола Брюньона: народ – всегда и везде наковальня, по которой нещадно колотят сверхчеловеки, но у него есть неодолимое и правое свойство изредка обращаться в молот, и тогда – берегись, сверхчеловеки!..

Неизбежно встает вопрос: а что такое народ? К настоящему времени это понятие затаскано и измызгано до такой степени, что и употреблять-то его неприлично. Довольно близко в определении народа подошел великий русский мыслитель Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860) в знаменитой статье «Публика и народ». Под публикой философ понимал то явление, которое впоследствии получило более точное определение – власть имущие и преданная им интеллигенция. Он писал: «Публика является над народом, как будто его привилегированное выражение, в самом же деле публика есть искажение идеи народа… Публика презирает народ – народ прощает публике… И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе – золото в грязи». [204]

204

Аксаков К.С. Публика и народ. (Опыт синонимов.) Журнал «Роман-газета XXI век», 1999, № 7.

Другими словами, народ есть понятие качественное и определяет не группу людей, а духовное состояние группы людей, настроенных на бескорыстное созидание общего мира во имя достойной жизни и ныне, и в будущем. Такими же качественными явлениями следует считать: толпу – состояние разрушения; и население – состояние безразличия и мелкой корысти. Каждый из нас, к какому бы сословию ни принадлежал, может быть в какое-то время частью народа, в другое время – частью толпы, а чаще мы пребываем в состоянии населения. Талант руководителей общества как раз и заключается в том, чтобы в нужное время привести как можно больше людей в состояние народа, как это было сделано И.В. Сталиным со товарищи в годы Великой Отечественной войны.

Свойство народа до последнего бороться за общее выживание неизбежно претит большей части творческой интеллигенции, всегда готовой управлять, указывать, назидать и обличать, но от природы физиологически неспособной дать обществу жизнеутверждающие начала. Ведь нести в мир волю к продолжению жизни могут только гении, да и то не все, а таковых в истории были лишь единицы. Прочие же сверхчеловеки могут лишь по-сорелевски злопыхать на народ и навязывать ему идеи смерти. В частности, интеллигентские, именно интеллигентские потуги представить народ спивающимся вороватым быдлом есть удобная власть имущим выдумка, позволяющая всем им вместе взятым, присвоив состоянию толпы звание состояния народа, представляться миру благодетелями-сверхчеловеками. Но сколько бы ни старались Заратустры, у Кола Брюньонов есть одно неодолимое свойство – они всегда, в любых условиях, пусть даже после вселенской катастрофы, выживут и сумеют своими руками и своим умом начать все по новой. Не зря в русской литературе ближе всего к Кола Брюньону стоит Мужик из «Повести о том, как мужик двух генералов прокормил» М.Е. Салтыкова-Щедрина.