100 великих писателей

Иванов Геннадий Викторович

Гласные

«А» черный, белый «Е», «И» красный, «У» зеленый,«О» голубой — цвета причудливой загадки:«А» — черный полог мух, которым в полдень сладкиМиазмы трупные и воздух воспаленный.Заливы млечной мглы, «Е» — белые палатки,Льды, белые цари, сад, небом окропленный;«И» — пламень пурпура, вкус яростно соленый —Вкус крови на губах, как после жаркой схватки.«У» — трепетная гладь, божественное море,Покой бескрайних нив, покой в усталом взореАлхимика, чей лоб морщины бороздят;«О» — резкий горний горн, сигнал миров нетленных,Молчанье ангелов, безмолвие

вселенных;«О» — лучезарнейшей Омеги вечный взгляд!(Перевод В. Микушевича)

Исследователь творчества Рембо Л. Г. Андреев пишет: «Рембо шел от самоотрицания к самоотрицанию. Его развитие сопровождалось нескрываемым, нетерпеливым желанием уничтожить, выбросить из жизни только что пройденный, только что пережитый этап. Рембо словно уничтожал за собой лестницу, по которой поднимался все выше и выше — к своему последнему поэтическому акту, к отрицанию поэзии».

Исследователи отмечают, что этапы пути Рембо-поэта измеряются несколькими стихотворениями. Иной поэт тратит годы, чтобы перейти от одного этапа в своем творчестве к другому, а у Рембо порой одно стихотворение уже этап, а другое стихотворение — следующий.

Артюр Рембо мог сказать, как и его соотечественник Флобер, «ненависть к буржуа — начало добродетели». В его стихах много критицизма, порой безжалостности, откровенности и циничности, не свойственной пятнадцати-шестнадцатилетним юношам. Например, прочтите стихотворение «Венера», Рембо написал его в пятнадцать лет, а впечатление такое, будто это написал зрелый автор «Цветов зла» Бодлер.

Редко, но все же пишет поэт чистые и возвышенные стихи об этом мире. Такое, например, стихотворение, как «Руки Жанны-Мари».

Руки Жанны-Мари

Они, большие эти руки,В чью кожу въелась чернота,И нынче, бледные от муки,Твоим, Хуана, не чета.Не кремы и не притираньяПокрыли темной негой их,Не сладострастные купаньяВ прудах агатовых ночных.Они ли жаркий луч ловилиВ истоме в безмятежный час?Сигары скручивали илиСбывали жемчуг и алмаз?К пылающим стопам мадонныОни ли клали свой букет?От черной крови белладонныМерцает в их ладонях свет.Охотницы ли на двукрылыхСреди рассветно-синих трав,Когда нектарник приманил их?Смесительницы ли отрав?Какой, пленяя страстью адской,Их обволакивал угар,Когда мечтою азиатскойВлекли Сион и Кенгавар?Нет, не на варварских базарах,Не за молитвою святойИ не за стиркою загар ихПокрыл такою смуглотой.Нет, это руки не служанкиИ не работницы, чей потВ гнилом лесу завода, жаркий,Хмельное солнце дегтя пьет.Нет, эти руки-исполины,Добросердечие храня,Бывают гибельней машины,Неукротимее коня!И, раскаляясь, как железо,И сотрясая мир, их плотьСпоет стократно «Марсельезу»,Но не «Помилуй нас, господь!»Без милосердья, без потачки,Не пожалев ни шей, ни спин,Они смели бы с вас, богачки,Всю пудру вашу, весь кармин!Их ясный свет сильней религий,Он покоряет всех кругом,Их каждый палец солнцеликийГорит рубиновым огнем!Остался в их крови нестертыйВчерашний след рабов и слуг,Но целовал Повстанец гордыйЛадони смуглых этих Рук,Когда любви мятежной силаВ толпе, куда ни поглядишь,Их, побледневших, проносилаНа митральезах сквозь Париж!О Руки! Нынче на запястьяхУ вас блестит, звеня, металл.Мы раньше целовали всласть их —Теперь черед цепей настал.И

не сдержать нам тяжкой дрожи,Не отвести такой удар,Когда сдирают вместе с кожей,О Руки, ваш святой загар!(Перевод М. Яснова)

Особо хочется сказать о знаменитом стихотворении Рембо «Пьяный корабль». Оно довольно длинное и не представляется возможным здесь полностью его привести. Но читатель, заинтересовавшийся поэзией Рембо, сам найдет и прочтет его. Так вот, «Пьяный корабль» — это как бы символическое выражение состояния души поэта. Корабль очеловечивается, он плывет, теряя экипаж, руль, и вот-вот пойдет на дно. Необузданный метафоризм передает состояние «корабля-человека», разбитого сердца поэта. «Рембо не только нарисовал в виде картины, в виде судьбы „пьяного корабля“ свое путешествие за „неизвестным“, — пишет Андреев. — Он предсказал даже скорую гибель корабля, пустившегося в опасное предприятие. Способность воссоздать в стихотворении, в „видении“ свою поэтическую судьбу, свою собственную поэтическую суть поражает в „Пьяном корабле“ и представляется поистине феноменальной». Рембо написал это стихотворение в 17 лет.

Летом 1873 года книгой «Пора в аду» Рембо попрощался с поэзией, как бы отрекся от самого себя. Он предельно жестко осудил весь свой творческий путь. И это в девятнадцать лет, когда у большинства поэтов только начинается истинно творческий путь.

Как нынче говорят, Рембо ушел в коммерцию. Он поставил задачу себе — разбогатеть. Ездил по Европе, потом добрался до Египта, до Адена, до Абиссинии — в городе Хараре он жил последние десять лет своей жизни. В 1891 году у него начались сильные боли в правой ноге, его перевезли в Марсель, там ампутировали ногу. Но болезнь прогрессировала. В ноябре того же года Рембо умер в марсельской больнице от саркомы.

Видимо, все-таки отказ от поэзии был для поэта актом самоубийственным. Первым шагом к гибели. Некоторые исследователи считают, что вторым таким шагом был разрыв с Европой. С почвой своей поэзии. Все-таки навсегда переселиться в Африку — это тоже был какой-то отказ от самого себя.

Геннадий Иванов

Артур Конан Дойл

(1859–1930)

Артур Конан Дойл принадлежал к литературному поколению Бернарда Шоу, Оскара Уайльда, Редьярда Киплинга, Джозефа Конрада, Джона Голсуорси и несколько огорчался тем, что как бы не попадал в круг серьезных писателей, поскольку прославившие его рассказы о Шерлоке Холмсе считались развлекательным чтением. Если бы он мог знать, что едва ли не каждый второй турист в Лондоне спрашивает, где на Бейкер-стрит находится знаменитый дом 221-б (вымышленный) с квартирой Шерлока Холмса и доктора Уотсона (Ватсона). Холмс из литературного героя неожиданным образом материализовался в живого человека. Впрочем, и в своих воспоминаниях Конан Дойл рассказывает, как читатели засыпали его письмами, адресованными мистеру Шерлоку Холмсу — с просьбами расследовать то или иное запутанное дело.

По его свидетельству, много писем было из России. У нас его читали (и продолжают это делать) не только любители остросюжетного чтива, но и более чем серьезные читатели, такие, к примеру, как философ Василий Розанов. Он писал в 1908 году о Шерлоке Холмсе и Уотсоне: «…они… имеют один пафос — истребить с лица земли преступников. Это — Тезей, „очищающий дорогу между Аргосом и Афинами от разбойников“ и освобождающий человечество от страха злодеев и преступлений… Это не проступки нужды или положения, а проступки действительного злодейства в душе, совершаемые виконтами, лордами-наследниками, учеными медиками, богачами или извращенными женщинами. Везде лежит вкус к злодейству, с которым борется вкус к добродетели юноши и мужа, рыцаря и оруженосца. Когда я начал „от скуки“ читать их, — я был решительно взволнован. И впервые вырисовался в моем уме человеческое CRIMEN (преступление, грех. — Л.К.). Оно — есть, есть, есть!!!..» (Курсив В. Розанова.)

Артур Дойл родился в Эдинбурге 22 мая 1859 года. Имя Конан ему дали в честь дяди отца, художника и литератора Мишеля Конана. У него не было наследников, и он передал свое имя внучатому племяннику. Отец будущего писателя Чарльз Элтимонт Дойл, архитектор и художник, был натурой творческой, но совершенно непрактичной, считался неудачником и служил мелким клерком. Умер он в инвалидном доме, когда дети еще не подросли.

В британском «Словаре национальных биографий» значатся пять представителей рода Дойлов. Среди них дед писателя Джон Дойл — портретист и карикатурист; дядя писателя Ричард Дойл — художник, иллюстратор Теккерея, Диккенса. Позднее в этот «Словарь» вошло имя и Артура Конан Дойла. О нем сказано, что он происходит из семьи, «хорошо известной в области литературы и искусства». Кроме того, имена древних предков Дойлов встречаются в исторических романах Вальтера Скотта.

В роду матери писателя Мэри Фоли также были личности, оставшиеся в британской истории. Ее дядя сэр Деннис Пэк возглавлял Шотландскую бригаду в битве при Ватерлоо. Исследователи полагают, что именно от материнского рода Конан Дойлу достался дар рассказчика, идущий от давних рыцарских традиций семьи. Он и сам это признавал: «Настоящая любовь к литературе, склонность к сочинительству идет у меня, я считаю, от матери». На протяжении всей жизни мать с сыном поддерживали переписку, от которой осталось около полутора тысяч писем.