100 великих романов
Шрифт:
Еще со времен «Мизантропа» Мольера и «Путешествий Гулливера» Свифта человеконенавистничество как один из главных мотивов прочно вошло в литературу (хотя встречалось оно еще и в Древней Греции). Вошло двумя путями: Мольер и Свифт остались над мизантропией своих текстов и своих персонажей, тогда как маркиз де Сад оказался внутри ее. В новейшее время блистательным образцом мизантропа стал заглавный герой романа «Карлик» Пера Лагерквиста. Автору удалось остаться бесстрастным наблюдателем потрясающей истории, развернутой на страницах небольшого (так и подмывает сказать – карликового размера), но, конечно же, не по его вкладу в историю мировой культуры романа. О вкладе можно было бы и не говорить – Лагерквист признанный в мире классик шведской литературы, но вот почему-то в ряде новейших отечественных литературных словарей и энциклопедий его не оказалось. Это, разумеется, не вина Лагерквиста, а беда составителей, но все же – как-то обидно за него, а еще больше за нас. Впрочем, не будем отвлекаться на энциклопедические
Герой романа, уродец по форме, а по сути – наблюдатель и летописец (повествование ведется в форме записей карлика), сильным голосом, а не голосом писклявого кастрата (герой безмерно гордится этим) развенчивает разврат высокопоставленных персонажей и их убожество. Герцогство, погрязшее в грехах, давно лишилось призора Бога и навлекло на себя войны и чуму. Карлик плоть отплоти общества, пораженного алчностью и злобой, также злобен, но, в отличие от господ, не алчен, и оттого ему ничего не надо от жизни даже в темнице и в кандалах.
Лагерквист, похоже, сильно страдал не оттого, что в человеке много низкого, а оттого, что в нем мало высокого. Но откуда в человеке было взяться высокому в разгар мировой бойни, когда писался этот роман?
Карлика по имени или по прозвищу Пикколино, когда-то герцог Лев за 20 эскудо купил у матери, отвернувшейся с брезгливостью от своего уродливого дитяти. Карлики обычно делались шутами, но Пикколино не стал таковым. Он оказывал самые разные услуги герцогской чете, зло подшучивал на пирах господина над его вассалами, а также охотно выполнял злодейские приказания сеньора, предугадывая некоторые из них, чем вносил в сердце хозяина беспокойство. Он хорошо постиг душу сюзерена, когда тот шутки ради велел крестить восемнадцатилетнего Пикколино в дворцовой купели при бракосочетании своих друзей. Чтобы удивить гостей, карлика представили как первенца новобрачных, которым невеста разрешилась от бремени ко дню свадьбы.
События происходят, скорее всего, в начале XVI в., т. к. одним из персонажей является некто Бернардо, гениальный ученый и художник, внешним видом и образом мыслей, а также своими деяниями напоминающий Леонардо да Винчи на закате его жизни.
Сытое мирное житье в замке прервалось войной, которую герцог, мобилизовав свою армию и призвав наемников, затеял с соседним герцогством. Война, шедшая с переменным успехом, вскоре пожрала все состояние сеньора. Венецианские купцы отказали в кредите, и начались осложнения с наемниками. Герцог вынужден был прекратить войну и вернул воинство домой. Полный коварных замыслов сеньор пригласил своих врагов для заключения перемирия к себе в замок. В честь гостей был устроен грандиозный прием и роскошный пир. Вот тут и пригодился герцогу карлик, который подлил отравленное вино в бокалы всем именитым гостям, а также (по своей инициативе, но под одобряющий взгляд хозяина) в бокал приятелю сеньора дону Риккардо. Риккардо, которого карлик терпеть не мог, уже много лет путался с герцогиней, о чем наверняка знал ее супруг. Как оказалось, распутная герцогиня была не на шутку влюблена в дона и после его смерти безропотно покаялась в своих грехах, но не своему духовнику, а карлику. Почему так произошло? Потому, наверное, что Пикколино, в отличие от своих господ, много размышлял о вере и своими поведением и словами подтолкнул сеньору к мыслям о вечном. Уродец, возымев над хозяйкой немыслимую духовную власть, подверг ее не только проклятиям, но даже бичеванию, которое грешница молча снесла, а потом и отошла в мир иной.
Противник герцога был обезглавлен, но не уничтожен. Тут же соседи начали ответные действия, перекупили наемников и с их помощью осадили владения герцога. В город стянулась беднота, скоро в его стенах вспыхнула чума, унесшая множество жизней. Опасаясь чумы, враг снял осаду. Начались мирные реанимационные будни, и вскоре герцог, предъявив карлику обвинение в посредничестве между герцогиней и ее любовником, бросил слугу в темницу. На этом и конец романа, но не истории. Карлик не унывал, он был уверен, что скоро понадобится хозяину («Насколько я знаю своего господина, он не сможет долго обходиться без своего карлика») – должен же кто-то не только исполнять, но и предугадывать его волю. Уж он-то выполнил заказ не как заурядный «киллер», а как носитель высокой идеи! «Для чего жрать, хохотать,
Большинство специалистов увидели в этом романе «острую критику фашизма, а также человеческой жадности, лицемерия и злобы». Можно согласиться с этим, но это всего лишь частность, штрих на великой картине падших нравов человечества. Шведский критик Г. Мальмстрем взглянул шире: «Чувство отчужденности – главная тема литературы XX в., и в этом смысле Лагерквист близок таким писателям, как Франц Кафка и Альбер Камю. Лагерквист из тех, кого борьба против дегуманизации человечества привела к поиску скрытого Бога, решению метафизических загадок жизни». Отмечали критики также тему любви. Страницы, посвященные любви княгини к дону Рикардо, или трогательному чувству княжеской дочери Анжелики и сына отравленного властителя соседнего княжества Джованни, погибших в мясорубке междоусобицы, они готовы трактовать как «гимн любви». Что ж, при отсутствии любви в мире любое ее проявление звучит как гимн. Роман задал много вопросов, но он же и ответил на них. «Я заметил, что порой я внушаю страх. Но пугаются-то люди, в сущности, самих же себя. Они думают, это я навожу на них страх, а на самом деле – тот карлик, что сидит в них же самих, уродливое человекообразное существо с обезьяньей мордой, это он высовывает свою голову из глубин их души. Они пугаются, потому что сами не знают, что в них сидит другое существо».
На русский язык роман перевела В. Мамонова.
Альбер Камю
(1913–1960)
«Чума»
(1947)
Французский писатель и философ, создатель т. н. «романтического» («бунтующего») экзистенциализма, Альбер Камю (1913–1960) известен как автор философских работ («Миф о Сизифе. Философское эссе об абсурде», «Бунтующий человек» и др.), драм («Калигула», «Праведные» и др.), а также сборников новелл, повестей и романов («Изгнание и царство», «Падение», «Посторонний» и др.). Самым знаменитым произведением писателя стал его роман «La Peste» – «Чума» (1947). В 1957 г. Камю была присуждена Нобелевская премия по литературе «за его значительную литературную деятельность, которая с чрезвычайной проницательностью осветила проблемы человеческой совести в нашу эпоху».
Первые наброски сюжета «Чумы» появились в записных книжках Камю еще в 1938 г., т. е. до Второй мировой войны, что сразу же ставит под сомнение намерение автора изобразить под чумой столь любезную взору критиков «коричневую чуму» нацизма. Сам писатель, правда, позднее указывал на возможность такого прочтения, но подчеркивал, что создание книги – «это заранее разработанный план, который изменяют, с одной стороны, обстоятельства, и с другой – самаработапо его осуществлению». В 1941 г. будущий роман обрел первый заголовок: «Чума, или Приключение (роман)».
О чуме писали многие писатели: Боккаччо в «Декамероне», Дефо в «Дневнике чумного года…», Пушкин в «Пире во время чумы», По в «Маске красной смерти», Лагерквист в «Карлике», но ни у кого из них сочинение не было посвящено собственно чуме – чуме как форме существования человека. У Камю чума – главный герой, всемогущий и безжалостный, не оставивший людям никакого выбора, даже на соображения, бич ли она Божий, наказание за грехи или просто трагическое стечение обстоятельств. В чуме человек существует, в ней погибает, но в ней и борется с нею и даже побеждает, Несмотря на то что зараза приходит и уходит независимо от его усилий.
Удивительно, что в этом ясном и прозрачном изложении (автор недаром назвал его хроникой) критики увидели прежде всего не ужасающую картину человеческого бедствия, а экзистенциальные идеи по поводу жизни и смерти и стали спорить – верил Камю в Бога или не верил, был апологетом суицида или его противником, почерпнул ли он свои идеи у Достоевского или, наоборот, противопоставил им нечто свое – одно это уже отвращает от подобных толкований, поскольку они нечеловечны, вторичны и не имеют никакого смысла на фоне людского горя, описанного с медицинской точностью и бесстрастием. Автор, правда, потешил себя философскими играми на романном поле, но вот что привлекло на это поле других игроков, явно уступающих ему в стиле игры? Согласимся с автором, что «Чуму» можно трактовать как роман-притчу о человеческом существовании, в котором человек, несмотря на всю абсурдность бытия, свободен в своем выборе перед лицом смерти, что дает «больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их».