100 знаменитых судебных процессов
Шрифт:
Неприятности не заставили себя долго ждать. В руки одного из «приятелей» Дугласа случайно попало любовное письмо Уайльда. Последовал шантаж. Уайльд за большие деньги вынужден был выкупить это послание. Однако отец Дугласа, маркиз Куинсберри, все же получил его. Этот шотландский дворянин и без того слыл человеком неуравновешенным и вспыльчивым, но строки из письма: «Твоя сотканная из тонкого золота душа странствует между страстью и поэзией. Я верю в то, что нежно любимый Аполлоном Гиацинт был именно твоим воплощением в те античные дни» — привели его в ярость. Он носился по лондонским ресторанам и отелям, тщетно пытаясь «застукать» своего сына с «этим развратником Уайльдом», потом в сопровождении
За дело Оскара Уайльда взялся Эдвард Кларк, знаменитый лондонский адвокат. «Поклянитесь честью английского джентльмена, что все выдвигаемые против вас обвинения безосновательны! Только при этом условии я согласен представлять ваши интересы в суде», — заявил он. «Все это абсолютная ложь!» — не задумываясь отчеканил Оскар. Кажется, в тот момент он сам поверил в свою «чистоту перед английской моралью». Впрочем, эта уверенность не помешала Уайльду сразу же после разговора с адвокатом отправиться в короткое путешествие на юг Франции. Конечно же в компании Дугласа. За неделю до начала слушаний пара вернулась в Лондон. По случаю их приезда близкие друзья устроили праздничный обед. Настроение Оскара в преддверии суда было самое что ни на есть боевое. Однако трапезу испортили Бернард Шоу и Фрэнк Харрис. «Уезжай из Англии, пока не поздно, — советовали они другу. — Творчеством можно заниматься и за границей. Да хоть во Франции!» Дуглас резко встал из-за стола: «Да какие вы после этого друзья Оскара!» Уайльд не стал спорить с Дугласом: «Действительно, не очень дружелюбно с вашей стороны.»
И вот наконец 3 апреля. Первое судебное заседание по делу «Оскар Уайльд против маркиза Куинсберри». Уайльд — воплощение уверенности в себе. Он одет вызывающе. Впрочем, как всегда. В петлице модного пальто — изящная бутоньерка. Все в этом законодателе мод просто безукоризненно. А словно нарочно стоящий перед скамьей подсудимых обвиняемый маркиз Куинсберри выглядит более чем нелепо: на шее какой-то немыслимый голубой охотничий шарф. Он нервно теребит в руках шапку. Хотя о чем ему беспокоиться? Онто наверняка знает, какие контраргументы припас для Уайльда Эдвард Карсон, недруг писателя еще со студенческой скамьи, а ныне адвокат Куинсберри.
Итак, зрители расселись и готовы запоминать каждое услышанное на суде слово, чтобы потом бережно, не расплескав, разнести все сенсации, которыми обещает быть богат этот процесс, по досужим лондонским салонам. Сэр Эдвард Кларк, как всегда, красноречив и убедителен. Он с ходу отметает одно из главных предоставленных Куинсберри доказательств гомосексуальности Оскара Уайльда — злополучное любовное письмо. «Это послание может показаться несколько экстравагантным, — остроумно подмечает он, — только тому, кто привык читать лишь деловую корреспонденцию. Оскар Уайльд — поэт. И письмо его не что иное, как выражение настоящих поэтических чувств!»
Затем следует безынтересный допрос свидетеля со стороны обвинения Сиднея Райта, швейцара, передавшего писателю визитку с оскорбительным текстом. Приходит очередь Оскара отвечать на вопросы. Его дальнейшее поведение трудно понять. Уайльд врет даже собственному адвокату. Он зачем-то
— Есть ли хоть малейшая доля истины в обвинениях Куинсберри? — спрашивает Кларк.
— Все это полнейшая ложь.
К допросу приступает Эдвард Карсон. Он ищет доказательства аморальности Уайльда в двух направлениях: в творчестве и в жизни. Пока дело касается литературы, Уайльд защищается от нападок Карсона вполне достойно.
— Яне знаю такого понятия, как порочное произведение. Книга может быть написана либо дурно, либо хорошо.
— Вы написали это в «Дориане Грее», — все более распаляется адвокат Куинсберри.
— Вы выразили ваше собственное мнение? Вы действительно считаете, что порочный роман может оставаться хорошей книгой?
–
Я не понимаю, что вы вкладываете в понятие «порочный роман», — отвечает Оскар.
— Я предлагаю считать таковым «Дориана Грея»!
— Это грубо и безграмотно. — Уайльд начинает злиться.
— А что вы скажете об этом? — В руках Карсона появляется письмо Уайльда к Дугласу.
— Это обычное письмо?
— Конечно, нет, — отвечает Уайльд и добавляет не без иронии: — Это великолепное письмо!
— Но это не искусство?
— Я не могу говорить ни о чем, кроме искусства.
Поведение Уайльда сейчас можно сравнить только с тем, как держался на суде много веков назад великий Сократ. Ответы Оскара настолько остроумны, что весь процесс начинает походить на фарс. Он будто не ощущает нависшей над ним опасности. Тем временем вопросы Карсона переходят в сферу личной жизни Уайльда. И с каждым вопросом Кларку становится все более очевидным тот факт, что дело Уайльда может закончиться очень плохо. Писатель явно юлит, он все более растерян. Карсон, наоборот, хорошо подготовлен и выглядит, как игрок, спрятавший в рукаве как минимум пару козырных карт. Адвокат называет имена молодых людей, перечисляет шикарные подарки, которые преподнес Уайльд тому или иному «другу».
— Прошу заметить, господа, — обращается Карсон к присяжным, — что среди названных мною компаньонов мистера Уайльда нет никого из высшего света. Одни только камердинеры, разносчики газет и даже безработные — часто безграмотные.
— Я не признаю социальных различий, — парирует Уайльд и все еще пытается шутить: — Для меня сам факт молодости так прекрасен, что я скорее проведу полчаса, разговаривая с юношей, нежели буду допрошен в суде!
Внезапно Карсон спрашивает:
— Вы целовали Уолтера Грейнджера?
— О господи, нет! — Уайльд не успевает заметить провокацию. — Он всего лишь гадкий мальчишка!
— Ах, причина была только в этом! — Карсон добился желаемого. Присяжные более не имеют никаких сомнений в порочности писателя.
Но это еще не все. Адвокат маркиза Куинсберри открывает последнюю карту: в зал судебных заседаний входит группа юношей, готовых дать свидетельские показания о том, что Оскар Уайльд состоял с ними в гомосексуальной связи. Для Оскара это конец. В то время английский закон строго карал «содомитов».
Вечером того же дня Эдвард Кларк посоветовал Уайльду снять все обвинения с Куинсберри: «Ввиду всех обстоятельств нам будет очень трудно заставить присяжных признать виновным человека, который пытается спасти своего сына от пагубных отношений». Следующим же утром адвокат писателя забрал обвинительное заявление. Но было поздно. Колесо юстиции уже завертелось в обратную сторону. В половине четвертого пополудни инспектор СкотлендЯрда запросил у судьи Джона Бриджа разрешения на арест Оскара Уайльда. Судья не торопился с ответом. Он дал талантливому писателю полтора часа для бегства из Англии. Однако Уайльд, увы, не воспользовался этим драгоценным подарком.