1000 не одна ночь
Шрифт:
– Какие ящики? Помилуй бог. Я никогда оружием не торговал, я мирный человек. Я баб вожу. На заработки. Все честно.
Бедуин дернул коня, и тот чуть не задел копытами ноги главаря. Я видела, как по лысому затылку перегонщика градом стекает пот и как он пятится назад.
– Ты бы имя Всевышнего своего не трепал. Где он, а где ты, человеческий мусор? Что в машине? – голос рокочет спокойно так, вкрадчиво. А мне чудится, словно это потрескивают угли перед тем, как резко вспыхнет пламя. Неужели этот придурок не чувствует, что опасность вибрирует в воздухе.
Я чуть приподняла голову и рассматривала ноги
– Не было у меня никогда никаких ящиков. Может, у Тамира были, а я не занимаюсь таким. Я только сучек продажных вожу.
Я все же осмелилась поднять голову и посмотреть на него целиком. Какой же он огромный, широкий в плечах, словно там, под одеждами, не тело, а груда мышц, и все они перекатываются, бугрятся под тонкой тканью и под жилетом. Лицо все еще до половины закрыто, и мне видна ровная переносица и эти глаза. Совершенно несочетаемые с очень смуглой кожей. Настолько светлые, что кажется, они вот-вот зафосфорятся, как у волка или шакала в темноте. Дикие глаза, мало похожи на человеческие. Смерть в них. Ее видно. Она ничем не прикрыта. Этот человек словно ее олицетворение. Он вдруг резко посмотрел на меня, и я от ужаса не смогла даже голову опустить.
– Их женщины на них так не смотрят… не провоцируй. Глаза в землю.
Я тут же резко уставилась в песок, потом повернулась к подруге по несчастью, она слегка дрожала и кусала губы. Бледная до синевы. Казалось, она боится далеко не наших конвоиров, а этого Кадира. Он внушает ей самый настоящий ужас. Впрочем, мне он внушал его не меньше, если не больше.
– Обыщите фургон, – крикнул на арабском, и несколько мужчин спешившись пошли в сторону машины.
– Зачем Асаду настолько убогие женщины?
– Иногда товар бывает и таким. Их отвозят в дешевые заведения. Да и какая мне разница. У меня покупают, а что с ними будет дальше, мне мало интересно.
– Аднан! В машине спрятано три каких-то ящика.
– Несите сюда.
Кадир спешился и кинул поводья одному из своих людей, потом вдруг резко схватил за затылок главаря и потянул в сторону фургона.
– Так что в мешках, пес? Давай показывай, что ты на самом деле таскаешь Асаду под видом дешевых сук.
Пока они шли к машине, точнее, Кадир вел за шею полусогнутого от боли главаря, на других наставили дула автоматов. Притом это вовсе не выглядело как устрашение, скорее, я чувствовала кожей, как эти люди пустыни хотят убить перегонщиков. Но они просто пока не получили приказа.
– Иди потихоньку в дом, давай. Здесь сейчас месиво будет. Прячься. Если выживу, найду тебя.
Процедил Слон, и я в удивлении вскинула на него взгляд.
– Иди, я отвлеку ублюдков. Давай, ты маленькая, найди, где укрыться.
Он сказал одному из арабов какое-то ругательство и заржал. Его ударили прикладом в лицо. Но я не оборачивалась, я бежала в здание, чтобы залезть в железный шкаф с рифлёными дырками. Видимо, для инвентаря.
Как вдруг услышала дикие вопли снаружи.
– Всего три ящика, Кадир. Три ящика, и то это мое. Не…
Звуки ударов, и скулеж перешел на более высокие ноты.
– Эти три ящика могут разнести
– Пощади, Аднан, пощади, ты меня не первый день знаешь. Да я никогда не лезу в чьи-то разборки. Я жить хочу. Я всего лишь для семьи зарабатываю. Да, не всегда честно…
– Не дави на жалость, собака бешеная! Мне насрать на твою семью. Они мне все никто и ты никто. Более того, ты ужасно раздражающее никто. Скажи, чем расплатишься? Что у тебя для меня есть?
– Так нет ничего, я всего три коробочки вез, и то так… продать, потому что девки все в этот раз какие-то порченые.
– Порченые, говоришь? Значит, можно их и дальше подпортить?
Я затаилась в своем укрытии и, обхватив плечи, тряслась от озноба. Старалась не стучать зубами. Мне было холодно, несмотря на жару.
– Эй, нам русских шалав отдали. Развлекаемся.
– Неее, не-не-не. Не надо. У меня кофе есть дорогой, сигареты, виски. Что хочешь бери. Товар не трогай, я головой за него отвечаю.
– Проотвечался ты, Паша. И за товар проотвечался, и за ящики. Теперь бери вазелин и мажь свое трусливое очко, потому что пустым ты обратно поедешь… хотя, может, кто из твоих сучек и выживет под моими ребятами.
– Пощади, Кадир, пощади. Меня пристрелят, за товар деньги уплачены. Я в жизни столько не насобираю.
– А сказал – товар порченый. Мы проверим – порченый он или нет, и обратно отдадим.
– Так они после вас… вас же много.
– Ничего, пусть привыкают. У Нагаси и больше в сутки бывает. Неси свои сигареты и мне белую давай. Где она?
– Какую белую?
– Шлюха белая. Волосы белые у нее. Где она? Ее хочу.
Глава 3
Я, кажется, перестала дышать совсем, у меня желудок сжался в камень. Я услышала, как он сказал обо мне. Тот жуткий человек с глазами степного шакала и его сворой. Он меня заметил. Все эти проклятые волосы. Это они светились даже под слоем пыли и песка. Надо было, как все, измазаться сажей, вываляться, выкататься в ней всем телом. Но я никогда не умела реагировать на что-то быстро. Мама говорила, что я летаю в облаках и думаю о чем угодно, только не о том, что надо. Лизка была менее деликатна и говорила, что я тормоз. И да, они обе были правы… теперь я, наверное, из-за этого умру. Мамочка, разбуди меня, я сплю, да? Разбуди и забери меня отсюда.
– Это и все девки, Кадир. Больше нет. Все перед тобой – выбирай любую. Вот эти три целки.
– Лжешь! Ненавижу, когда мне лгут! Я хочу другую. У нее волосы белые, как снег у вас зимой. Я видел. Пусть твой плебей найдет мне ее, иначе я выпущу вам всем кишки и оставлю на съедение шакалам. Они по весне злые и голодные. Живьем до костей обглодают.
Он сказал, а у меня желудок сжался спазмом боли, и захотелось исторгнуть из него все содержимое. Даже то, чего там совершенно нет. Я никогда не слышала о такой жестокости. Я не могла смотреть даже фильмы ужасов, триллеры не могла. Когда кому-то причиняли боль, меня начинало мутить. Родители мечтали, чтоб я стала врачом, а я Тошке коленку зеленкой помазать не могла, мне становилось плохо от мысли, что ему будет больно. Когда мама сломала руку, и я об этом услышала, то потеряла сознание.