10600 или третий закон Ньютона в жизни
Шрифт:
— А этот Армэнин, пуст попробует! Может сядэт!
Ещё хуже всего, хуже гроз и гор был наш штурман эскадрильи. О нём я только скажу, что за 24 года моих полётов я никогда не встречал человека из авиации хуже, чем он, и мнения такого же придерживались АБСОЛЮТНО ВСЕ! Но он летает, и штурманом он был хорошим, и я если не смогу обойтись без его упоминания, то буду его называть просто “Х”.
По-разному, в основном хорошо, относились ко мне все. Были случаи, когда мы не могли сработаться, может я, а может и он, казалось,
Как-то мы сидим в Батуми. Уже лететь, наш механик Володя уже и самолёт заправил, мы с Игорем задание подписали и решение на вылет приняли и наши безбилетные пассажиры томятся от жары в переднем багажнике, а Командира нет. Отбиваемся от перевозок. Говорят, что всего-то этот тюк весит 20 килограмм, но я эти 20 килограмм даже от земли оторвать не могу. Жара под 30, но ветерок гнёт пальмы к морю. Нам можно взлетать с попутным ветром 5 метров в секунду. 5 метров, это, когда листья на деревьях шевелятся, но когда деревья гнутся устойчиво в одну сторону, то это явно больше 5!
Я запрашиваю диспетчера о ветре.
— А сколько тэбэ нужно?
— Сколько есть всё моё!
— Нэ устойчивый пят мэтров!
Наконец, появляется Павлов. В окружении ещё 2 друзей. Ведут. Похоже, сил не рассчитал. Как взлетать? Я почувствовал приступ гипертонии, я просто уверен. Так плохо, как с очень сильного похмелья.
Увидевшие это, наши “зайцы“ молча смотрели на эту страшную картину. Наконец, один “заяц” сказал:
— А я, пожалуй, поеду на другом самолёте — и покинул его!
— Может, пусть летит в багажнике? — но Павлов уже уселся в своё кресло.
— Шура, только ты ничего здесь не трогай, не мешай мальчикам взлететь — молил Вова.
Мы уже запустились и выруливали. Вся надежда только на Игоря. Только бы взлететь! Самолёт начал катится. Скорость росла плохо. Уже половина длины полосы, а у нас только 200.
— Хоть бы этот чёртов ветер стих!
Полоса уже кончалась, но скорость всё-таки достигла 270, и Игорёша поддёрнул самолёт и забор пронёсся близко, слишком близко от нас, потом над самыми волнами, но скорость росла и наконец, набор. И вот уже чистое крыло и только стучит в висках…
К Киеву Александр Алексеевич оклемался. Но на заходе грозы. С Севера не пробиться.
Разворачиваемся и пробуем с Юга. Получилось. Мы уже катимся по полосе.
Следующая посадка в Питере, всё уже хорошо, но грозы по курсу взлёта меня совсем не радуют.
На взлёте пришлось покрутиться, но все грозы успешно преодолены и вот сейчас должно быть ясное небо и это ясное и чистое небо появилось всё равно внезапно. Просто мы летели в серой мгле, нас слегка потряхивало, и в наушниках стоял треск и в одну секунду, вдруг картина поменялась!
Синее небо с ослепительным солнцем и эти грозы уже сзади и этот выход к чистому небу был сопровождён хлопком — статика накопилась. Всё работает нормально, полёт продолжается. Сели в Пулково нормально и Александр
Что будем делать с Командиром? Впервые такое! Посчитали, что произошёл несчастный случай, и решили не говорить об этом более. Домой!
Мы с Людой привыкли к полной свободе и анархии творчества, поэтому жили отдельно от родителей в маленькой коммунальной квартире с одной единственной соседкой и её сыном — ровесником нашей Оли. Соседка была тоже нашей ровесницей и ещё она была работницей метрополитена. Через год она вышла замуж за машиниста метрополитена и у нас были дружеские отношения. Ко мне часто приезжали друзья из Архангельска, но она никогда не высказывала своего недовольства и, бывало, даже оставляла свою комнату.
В начале ноября, 4-го числа, еду я на вылет в Херсон. Пересаживаюсь на Невском и вдруг меня за рукав какая-то женщина трогает.
— На английском говорите? — спрашивает.
— Говорю-говорю.
Познакомились в поезде, так как по пути было ехать. Она оказалась американкой и я про неё ещё расскажу.
Конечно, случай с Павловым был совершенно уникален. Давно, ещё в 1981 году вышел приказ Министерства Г.А., в котором говорилось, что лица лётного состава, замеченные в употреблении спиртного в период выполнения полётов, будут уволены с работы, без восстановления и будут лишаться пенсий. Именно в 81–82 годах из рядов Аэрофлота ушли многие, для кого зелёный змей был слишком сильным.
Полёты продолжались не часто, как хотелось бы. Летали часов по 30 в месяц. Мой друг Игорь из Архангельска придумал одну замечательную схему и всё свободное от полётов время я был на Бирже. Там появились замечательные ребята, которые всегда мне помогали наиболее эффективно зарабатывать деньги. Кстати, крутясь на бирже, я могу честно сказать, что все фонды и все ваучеры, придуманные лично корешем президента и всякими картавыми радетелями за процветание России, любителями бабочек и прочее, оказались не более чем азартной игрой, обманом для масс.
Вечером резерв в 21 час и, наверное, мы не полетим. Вдруг звонок из АДП.
— В Тюмень слетаете в 21:30?
— Без проблем.
— Командира вашего нет.
— Так ведь ещё 17 и он не должен отчитываться, где он.
Наконец, около 18 я дозвонился до Павлова. Из трубки доносился запах алкоголя, но я для приличия спросил, полетим или нет. Оказалось, что после ванны и чашечки кофе, хоть на Луну. Я позвонил Игорю.
Володя уже заправил самолёт, мы с Игорем приняли решение, но Командира не было. То есть он пришёл, но стартовый врач пропускать его не стала. Пассажиры уже сидели в самолёте, была объявлена задержка по технической причине, и, наконец, нашли свободного Алексея Ивановича, Командира из нашей эскадрильи и мы полетели. Дело замяли. Мы поняли, что наш любимый Командир болен.