11/22/63

Кинг Стивен

— Он все перепачкает кровью.

— Все равно убери. Нельзя расхаживать с ножом, особенно в день приезда президента в город. Милая, ты невероятно храбрая.

Она убрала нож и начала вытирать глаза кулаками, словно маленькая девочка, поцарапавшая коленки.

— Который час?

— Без десяти одиннадцать. Кеннеди приземлится в Лав-Филде через сорок минут.

— Все против нас, — вырвалось у нее. — Ведь так?

Я бросил на нее короткий взгляд.

— Теперь ты понимаешь.

8

Мы

уже добрались до Северной Жемчужной улицы, когда двигатель «студебекера» взорвался. Из-под капота повалил пар. Что-то металлическое запрыгало по дороге. Сейди раздраженно вскрикнула, ударила кулаком по бедру, произнесла несколько плохих слов, но я даже ощутил облегчение. По крайней мере отпала необходимость бороться с тугим сцеплением. Я перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение и позволил окутанному паром «студеру» докатиться до тротуара. Он остановился напротив выезда из переулка, с надписью на брусчатке «НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ», но это правонарушение казалось сущим пустяком в сравнении с вооруженным нападением и угоном автомобиля.

Я вылез из кабины и захромал к тротуару, на котором уже стояла Сейди.

— Который час? — спросила она.

— Одиннадцать двадцать.

— Сколько нам еще осталось?

— Техасское хранилище школьных учебников на углу Хьюстон-стрит и улицы Вязов. Три мили. Может, больше. — Не успели слова сорваться с моих губ, как мы услышали рев реактивных двигателей. Подняли головы и увидели «Борт номер один», идущий на посадку.

Сейди устало отбросила волосы с лица.

— И что же нам делать?

— Сейчас придется идти.

— Обними меня за плечи. Позволь взять на себя часть твоего веса.

— В этом нет нужды, милая.

Но кварталом позже такая нужда появилась.

9

В половине двенадцатого мы добрались до пересечения Северной Жемчужной и Росс-авеню. Примерно в это время «Боинг-707» с четой Кеннеди на борту подкатывал к толпе встречающих… в которой, естественно, стояла женщина с букетом красных роз. На углу возвышался собор Сантуарио де Гуадалупе. На ступенях, пониже святой, простиравшей руки к людям, сидел мужчина. По одну сторону лежали деревянные костыли, по другую стояла эмалированная кастрюлька. Прислоненная к ней табличка гласила: «Я НЕСЧАСТНЫЙ КАЛЕКА! ПОЖЕРТВУЙТЕ СКОЛЬКО МОЖЕТЕ! БУДЬТЕ ДОБРЫМИ САМАРИТЯНАМИ! БОГ ЛЮБИТ ВАС!»

— Где твои костыли, Джейк?

— В «Эден-Фоллоус», в стенном шкафу.

— Ты забыл взять с собой костыли?

Что женщины умеют, так это задавать риторические вопросы, правда?

— В последнее время я как-то обходился без них. На коротких расстояниях они мне не требовались. — Все лучше, чем признавать главную причину забывчивости: я торопился покинуть реабилитационный центр до приезда Сейди.

— Что ж, сейчас они бы тебе не помешали.

Она побежала вперед с вызывающей зависть легкостью и заговорила с нищим, который сидел

на ступенях. К тому времени как я дохромал до них, они уже вовсю торговались.

— Пара костылей стоит девять долларов, а ты хочешь пятьдесят за один.

— Мне нужен как минимум один, чтобы вернуться домой. — Он рассуждал весьма здраво. — И вашему другу, похоже, нужен один, чтобы добраться до нужного ему места.

— А как же «Бог любит вас, будьте добрыми самаритянами»?

— Что ж. — Нищий задумчиво потирал щетинистый подбородок. — Бог любит вас, а я всего лишь несчастный старый калека. Если вас не устраивают мои условия, покажите себя фарисеями и пройдите мимо. Я бы на вашем месте так и поступил.

— Готова спорить, что поступил бы. А если я просто отниму их у тебя, жадюга?

— Полагаю, вы можете, но тогда Бог не будет вас любить. — И он расхохотался. На удивление весело для сильно искалеченного человека. И зубы у него выглядели получше, чем у Ковбоя-Студебекера. Пусть не сильно, но получше.

— Дай ему деньги, — вмешался я. — Мне нужен только один.

— Конечно, я дам ему деньги. Просто не люблю, когда меня ставят раком.

— Дама, это великое горе для всей мужской половины человечества, вы уж простите мне такие слова.

— Придержи язык, — цыкнул я на него. — Ты говоришь с моей невестой. — Часы показывали одиннадцать сорок.

Нищий на меня и не посмотрел. Он не отрывал глаз от кошелька Сейди.

— На нем кровь. Порезались, когда брились?

— И не пытайся попасть на «Шоу Салливана», дорогуша. Ты не тянешь на Алана Кинга. — Сейди достала десятку, которой останавливала проезжающие автомобили, потом две двадцатки. — Вот. — И добавила, когда нищий взял деньги: — Я разорена. Ты доволен?

— Вы помогли бедному калеке, — ответствовал нищий. — Это вы должны быть довольны.

— А я недовольна! — взорвалась Сейди. — И надеюсь, что твои чертовы старые глаза выкатятся из твоей уродливой головы.

Нищий многозначительно глянул на меня, как бы говоря: ну что взять с этих женщин.

— Лучше отведи ее домой, красавчик. Думаю, месячные у нее начнутся прямо сейчас.

Я поставил костыль под правую руку — счастливчики, которым не довелось ломать кости, думают, что костыль используется со стороны перелома, — а левой сжал локоть Сейди.

— Пошли. Нет времени.

Когда мы уходили, Сейди шлепнула себя по обтянутому джинсами заду, обернулась и крикнула:

— Поцелуй меня в жопу!

— Принеси ее сюда и наклонись, дорогуша. Поцелуй — бесплатно!

10

Мы пошли по Северной Жемчужной… точнее, Сейди шла, а я ковылял. С костылем стало в сто раз лучше, но все равно мы никак не успевали на перекресток Хьюстон-стрит и улицы Вязов до половины первого.

Впереди я увидел строительные леса. Тротуар проходил под ними. Я перевел Сейди на другую сторону улицы.