12 дней Сюзанны
Шрифт:
Меня жизнь учила в большей степени по этой зацепке за совершенство. Откуда же я знала, что моя сущность воспрянет лишь после 60-ти, когда я в полной мере окажусь на своём месте, сама собой. Жизнь изначально мне давала отсутствие красоты, гармонии, симметрии, большие бёдра и неумение их выгодно показать. Не было лишних денег на стилиста и мозгов, чтобы разобраться самой. Вначале не было. Сейчас всё есть – и гардероб, и порядок, и красота, но уже нет привязанности к этому, и бёдра усохли.
Красота во всём теперь привлекает сама по себе, без должных схем, без мнимых правил. Я только с годами стала понимать, что любовь
Судья внутри установил цензуру на любовь. Она слишком непосредственная и ветреная, она непредсказуемая, несимметричная и потому некомфортная. Ей нет места в загруженной мыслями голове. Ей вообще, по большому счёту, нет места в наших жизнях, в которых мы бежим за призрачными радостями, оставляя истинную любовь грустить в дальней комнате нашего сознания.
Только когда любовь это всё, и всё – любовь, только после этого приходит чувство защищённости и безопасности, пропадают страхи и страдания. А если создавать комфорт и стабильность искусственно, то это, может, и необходимый этап в какой-то период жизни, но только ради выживания, ради начала пути.
Опора нужна, чтобы встать, но идти лучше без неё, иначе она начинает диктовать свои условия, где встать, где задержаться, что делать. Она пресекает воображение, она требует большей защиты и поддержания себя, она хочет улучшения себя, порождая новые желания, которые «любящей» душе ни к чему. Надо будет сказать Петру это. Хотя, наверное, забуду.
Пётр витает в своих облаках. Строит в голове пушистые островки стабильности из взвешенных в атмосфере продуктов конденсации водяного пара. Что за глупость вставлять в поток сознания свои ограниченные наукой определения? Да, я непременно скажу Пете, когда приду домой, что все мечты и идеалы это лишь продукты чего-то ещё, чего-то, что должно будет пролиться дождём и исчезнуть. Не факт, что продукты эти правильные. Они могут быть лишь отбросами неокрепшего разума.
Ресурсы
Мы постоянно думаем, и это невозможно остановить. Но ум, который вечно беспокоится, надо перенаправить беспокоиться в нужную сторону. Я не знаю, как я дошла до этого своим приземленным сознанием, но лет после 35-ти это пришло.
Было такое время, что на каждом углу проходили психологические тренинги, семинары, лекции. Я никуда не ходила, но в воздухе витали все эти веяния о самосознании, контроле ума, работе с эмоциями. Мне нужно было прожить самой. И я прожила.
Я потеряла опору, стабильность, потеряла все свои ресурсы, и только тогда мне стало ясно, что они были не вечными и не бездонными. Они были очень сильно ограничены. Тогда я и стала формировать более чёткие намерения и сберегать энергию для выбранных целей, я стала искать источник более глубокий. Моя излишняя критика пошла в диагностику, в помощь другим. Моя придирчивость к себе пошла на само благодарение. Я так и говорила себе, так ты сегодня ещё не хвалила меня, ты ещё не любила меня сегодня. С этого я начала. Перенаправление.
Та же самая энергия, которую можно направить в творчество, уходит на жалость к себе, недовольство другими, уходит на выяснение отношений, уходит на обиды и осуждение. Она одна, и очень важно, куда мы её деваем. У меня вся жизнь изменилась, когда я это поняла. Ну,
Я сказала себе: «Тебе 38 лет, а ты уже с больной спиной. Хватит тащить на себе грузы свои, и не свои тоже. Перестань это делать. Оставь всё это волнение за что угодно. Тогда не будешь, нагибаясь, чтобы надеть ботинки, думать о том, что бы ещё тут внизу сделать, чтобы лишний раз не наклоняться».
Я пошла дальше, совсем отбросив прошлое, будто и не было меня той, с тем сознанием и критикой, будто и не было впереди периода Кету, который идёт после моего 17-ти летнего Меркурия, вот-вот начавшегося тогда. У меня был кризис.
Я это называю точкой отсчёта в судьбе, когда ты встаёшь перед проблемой, которая постоянно тебя преследует из жизни в жизнь. Ты её решить не можешь, она как затычка, из-за которой движение дальше не происходит, и ты застреваешь в цикличном процессе исцеления и заболевания. Нужно терпение, которого ни у кого нет. Нужно терпение, чтобы наполняться энергией, чтобы говорить то и тогда, когда этому приходит время. Нужно на обед.
Еда
О! Как они сегодня постарались! Настоящий пир. Можно я не буду описывать их кулинарные шедевры? Они ведь сами всё съели в итоге. Мне приготовили равиоли со шпинатом с прекрасным соусом. Божественные. Почему бы и нет?
– Вы знаете, с чем я столкнулся? Вот, интересная тема для вас, возможно, будет, – говорит Серджио (Серёга), муж моей любимейшей Джулье. Ходит вокруг стола, фотографирует нас и говорит. – Да, да, я размышлял об этом недели две… Мы с женой уже лет десять не едим мясо. Точнее, я не ем, а она по состоянию здоровья ест белое… И тут я со своей коленкой больной пошёл к одной целительнице. Вообще-то эта история давняя, я безжалостный к себе фотограф, люблю из-под капота машины «фотать» или залезть на дерево… Она давно болит… Вот, я и пошёл, уже всё перепробовал, очередной раз неудачно на колено привстал, и на тебе, надо идти… Наколенники бесполезны стали…
– Серёж, – она не может не подогнать мужа. – В чём суть, дорогой?
– Меня эта бабка посмотрела и говорит, что ничего сделать не может, материала ей не хватает для исцеления. Ешь, говорит, мясо, тогда вылечу. Что вы думаете?
– Ну, так ешь, – говорю ему и улыбаюсь ртом своим старым и мудрым, какие они все маленькие деточки. Любуюсь моей Джулье, зову её на апулийский манер, а так Юля из Калининграда, из моих родных мест. Вижу, её этот разговор немного напрягает, она одна среди нас всех тут, не считая Петра, ест мясо, хотя знает про это всё, что надо знать, и ест, и её это ещё больше напрягает. Потому-то она из тех сомневающихся перфекционистов, которые остались на той стороне, на стороне науки, снисходительно пользующейся народными и природными средствами. Юльке уже достаточно лет, по их стандартам, но со мной не сравнить, я у них вне рамок. Они тут все молодые, красивые, переехали в Италию за мной лет пять назад, деточки у них двойняшки ещё школьники, а старшая в Париже учится, модель.