12 историй о любви
Шрифт:
Несмотря на совершенную добросовестность, с которою Сергей Иванович проверял справедливость доводов рецензента, он ни на минуту не остановился на недостатках и ошибках, которые были осмеиваемы, – было слишком очевидно, что все это подобрано нарочно, – но тотчас же невольно он до малейших подробностей стал вспоминать свою встречу и разговор с автором статьи.
«Не обидел ли я его чем-нибудь?» – спрашивал себя Сергей Иванович.
И, вспомнив, как он при встрече поправил этого молодого человека в выказывавшем его невежество слове, Сергей Иванович нашел объяснение смысла статьи.
После этой статьи наступило мертвое, и печатное и изустное, молчание о книге, и Сергей Иванович видел, что его шестилетнее произведение, выработанное с такою любовью и трудом, прошло бесследно.
Положение Сергея Ивановича было еще тяжелее оттого, что, окончив книгу, он не имел более кабинетной работы,
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно было говорить, занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель, не позволял себе уходить всему в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще много досуга и умственных сил.
На его счастье, в это самое тяжелое для него по причине неудачи его книги время на смену вопросов иноверцев, американских друзей [306] , самарского голода [307] , выставки, спиритизма стал славянский вопрос [308] , прежде только тлевшийся в обществе, и Сергей Иванович, и прежде бывший одним из возбудителей этого вопроса, весь отдался ему.
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о чем другом не говорили и не писали, как о славянском вопросе и сербской войне. Все то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, делалось теперь в пользу славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры – все свидетельствовало о сочувствии к славянам.
306
…американских друзей. – В 1866 г., после покушения Каракозова, в Петербург прибыла американская дипломатическая миссия, и царю был поднесен адрес Вашингтонского конгресса с выражением «сочувствия и уважения всей американской нации» («Московские ведомости», 1866, № 59). «Американских друзей» приветствовали шумными встречами, обедами и раутами в столице. Среди многочисленных откликов в печати на это событие была и статья Герцена «Америка и Россия» (см.: А.И. Герцен. Полн. собр. соч., т. XIX. М., 1959, с. 139–140).
307
Самарский голод. – В 1871 и в 1872 гг. в Самарской губернии была засуха, в 1873 г. начался голод. 15 августа 1873 г. Толстой опубликовал в «Московских ведомостях» «Письмо о голоде». «С легкой руки графа Л. Толстого, приславшего нам первые деньги на самарцев, – говорилось в редакционной заметке «Московских ведомостей», – с половины августа прошлого года по 6 января текущего в нашу контору поступило в пользу нуждающихся вследствие неурожая в Самарской губернии 76 829 рублей» («Московские ведомости», 1874, № 7).
308
Славянский вопрос. – Вопрос об освобождении славянских народов от власти турок – один из самых актуальных политических вопросов 70-х годов. В 1874 г. началось восстание в Боснии и Герцеговине. В 1876 г. Сербия объявила войну Турции. Назревал военный конфликт в Болгарии. В 1877 г. Россия выступила против Турции. Толстой понимал значение исторической борьбы славянских народов против иноземного владычества. Что же касается планов «похода на Константинополь», то эта идея не встречала у него сочувствия («сербское сумасшествие»). Именно поэтому М. Н. Катков отказался печатать в «Русском вестнике» последнюю, восьмую, часть романа «Анна Каренина».
Со многим из того, что говорили и писали по этому случаю, Сергей Иванович был не согласен в подробностях. Он видел, что славянский вопрос сделался одним из тех модных увлечений, которые всегда, сменяя одно другое, служат обществу предметом занятия; видел и то, что много было людей, с корыстными, тщеславными целями, занимавшихся этим делом. Он признавал, что газеты печатали много ненужного и преувеличенного, с одною целью – обратить на себя внимание и перекричать других. Он видел, что при этом общем подъеме общества выскочили вперед и кричали громче других все неудавшиеся и обиженные: главнокомандующие без армий, министры без министерств, журналисты без журналов, начальники партий без партизанов. Он видел, что много тут было легкомысленного и смешного; но
Но притом было другое, радостное для Сергея Ивановича явление: это было проявление общественного мнения. Общество определенно выразило свое желание. Народная душа получила выражение, как говорил Сергей Иванович. И чем более он занимался этим делом, тем очевиднее ему казалось, что это было дело, долженствующее получить громадные размеры, составить эпоху.
Он посвятил всего себя на служение этому великому делу и забыл думать о своей книге.
Все время его теперь было занято, так что он не успевал отвечать на все обращаемые к нему письма и требования.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце собрался поехать в деревню к брату.
Он ехал и отдохнуть на две недели и в самой святая святых народа, в деревенской глуши, насладиться видом того поднятия народного духа, в котором он и все столичные и городские жители были вполне убеждены. Катавасов, давно собиравшийся исполнить данное Левину обещание побывать у него, поехал с ним вместе.
II
Едва Сергей Иванович с Катавасовым успели подъехать к особенно оживленной нынче народом станции Курской железной дороги и, выйдя из кареты, осмотреть подъезжавшего сзади с вещами лакея, как подъехали и добровольцы [309] на четырех извозчиках. Дамы с букетами встретили их и в сопровождении хлынувшей за ними толпы вошли в станцию.
309
Добровольцы. – Сразу же после начала войны в Сербии возникли комитеты добровольцев в России. Кадровые военные, чтобы отправиться к театру военных действий еще до того, как Россия вступила в войну, должны были выйти в отставку. Вронский и Яшвин – оба отставные. О судьбе русских добровольцев и добровольческом движении писали Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» (в связи с «Анной Карениной») и Глеб Успенский в очерках «В Сербии».
Одна из дам, встречавших добровольцев, выходя из залы, обратилась к Сергею Ивановичу.
– Вы тоже приехали проводить? – спросила она по-французски.
– Нет, я сам еду, княгиня. Отдохнуть к брату. А вы всегда провожаете? – с чуть заметной улыбкой сказал Сергей Иванович.
– Да нельзя же! – отвечала княгиня. – Правда, что от нас отправлено уже восемьсот? Мне не верил Мальвинский.
– Больше восьмисот. Если считать тех, которые отправлены не прямо из Москвы, уже более тысячи, – сказал Сергей Иваныч.
– Ну вот. Я и говорила! – радостно подхватила дама. – И ведь правда, что пожертвований теперь около миллиона?
– Больше, княгиня.
– А какова нынешняя телеграмма? Опять разбили турок.
– Да, я читал, – отвечал Сергей Иваныч. Они говорили о последней телеграмме, подтверждавшей то, что три дня сряду турки были разбиты на всех пунктах и бежали и что назавтра ожидалось решительное сражение.
– Ах, да, знаете, один молодой человек, прекрасный, просился. Не знаю, почему сделали затруднение. Я хотела просить вас, я его знаю, напишите, пожалуйста, записку. Он от графини Лидии Ивановны прислан.
Расспросив подробности, которые знала княгиня о просившемся молодом человеке, Сергей Иванович, пройдя в первый класс, написал записку к тому, от кого это зависело, и передал княгине.
– Вы знаете, граф Вронский, известный… едет с этим поездом, – сказала княгиня с торжествующею и многозначительною улыбкой, когда он опять нашел ее и передал ей записку.
– Я слышал, что он едет, но не знал когда. С этим поездом?
– Я видела его. Он здесь; одна мать провожает его. Все-таки это – лучшее, что он мог сделать.
– О да, разумеется.
В то время как они говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного господина, который с бокалом в руке говорил речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, – все возвышая голос, говорил господин. – На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!» – громко и слезно заключил он.
Все закричали живио! и еще новая толпа хлынула в залу и чуть не сбила с ног княгиню.