12 историй о любви

Коллектив авторов

В глубине кареты, в позолоченной нише, стояла Шартрская богоматерь, высеченная из мрамора Жаном Гужоном [493] по заказу короля Генриха II; взор богоматери, опущенный долу, на голову ее богоданного сына, казалось, выражал удивление всем происходящим вокруг.

Вполне понятно, что все памфлеты того времени – а в них не было недостатка – и все сатирические стихи той эпохи – а их сочинялось великое множество – оказывали честь королевской карете и частенько упоминали ее, именуя обычно Ноевым ковчегом.

493

Жан Гужон (ок. 1510–1564 или 1568) – известный французский скульптор.

Ему принадлежит скульптурная отделка и оформление некоторых частей Лувра.

Король восседал в глубине экипажа, как раз под статуэткой Шартрской богоматери. У его ног Келюс и Можирон плели коврики из лент, что в те времена считалось одним из самых серьезных занятий для молодых людей. Некоторым счастливцам удавалось подобрать искусные сочетания цветов, неизвестные до тех пор и с тех пор оставшиеся неповторенными, и сплетать коврики из двенадцати разноцветных ленточек. В одном углу Шомберг вышивал свой герб с новым девизом, который, как ему казалось, он только что изобрел, а на самом деле он на него просто где-то набрел. В другом углу королевский капеллан беседовал с лекарем. Невыспавшиеся д’О и д’Эпернон рассеянно глазели в окошечки и дружно зевали, не хуже борзых. И, наконец, в одной из дверец сидел Шико, спустив ноги наружу, чтобы быть готовым в любую минуту, когда ему взбредет в голову, соскочить с кареты или же забраться внутрь ее; он то распевал духовные гимны, то декламировал стихотворные сатиры, то составлял бывшие тогда в большом ходу анаграммы, находя в имени каждого куртизана – либо по-французски, либо по-латыни – намеки, донельзя обидные для того, чью личность он таким образом высмеивал.

Когда карета выехала на площадь Шатле, Шико затянул духовный гимн.

Капеллан, который, как мы уже говорили, беседовал с Мироном, повернулся к шуту и нахмурил брови.

– Шико, друг мой, – сказал король, – поберегись; кусай моих миньонов, разорви в клочья мое величество, говори все, что хочешь, о боге – господь добр, – но не ссорься с церковью.

– Спасибо за совет, сын мой, – отозвался Шико, – а я и не приметил, что там в углу наш достойный капеллан беседует с лекарем о последнем покойнике, которого медик послал святому отцу, дабы тот упокоил бренное тело в земле, и жалуется, что за день это был третий по счету и что его вечно отрывают от трапезы. Не надо гимнов, золотые твои слова, гимны уже устарели, лучше я спою тебе совсем новенькую песенку.

– А на какой мотив? – спросил король.

– Да все на тот же, – ответил Шико.

И загорланил во всю глотку:

Наш король должен сотню мильонов…

– Я должен куда больше, – прервал его Генрих. – Сочинитель твоей песни плохо осведомлен.

Шико, не смущаясь поправкой, продолжал:

Генрих должен две сотни мильонов,На миньонов потратился он.Нужно срочно придумать закон,Чтоб в заклад не попала корона.Новых пошлин набавить пяток,А быть может, и новый налог.Эта дружная гарпий [494] семьяКогти в нас запустила глубоко;Ненасытные дети порока,Все глотают они, не жуя.

494

Гарпии – первоначально богини вихря в греческой мифологии. Позднее их представляли себе в виде крылатых чудовищ с женскими головами. Вергилий изображает их грозными стражами подземного царства.

– Недурно, – сказал Келюс, продолжая сплетать ленты, – а у тебя прекрасный голос, Шико; давай второй куплет, дружок.

– Скажи свое слово, Валуа, – не удостаивая Келюса ответом, обратился Шико к королю, – запрети своим друзьям называть меня другом; это меня унижает.

– Говори стихами, Шико, – ответил король, – твоя проза

ни гроша не стоит.

– Изволь, – согласился Шико и продолжал:

Их наряд драгоценным шитьемИ брильянтами весь изукрашен,Постыдилась бы женщина дажеПоказаться на улице в нем,Головою вертеть им удобноВ брыжах пышных, обширных и модных.На крахмал не годна им пшеница,Полотно, дескать, портит она,И крахмалы для их полотнаНынче делают только из риса.

– Браво! – похвалил король. – Скажи, д’О, не ты ли выдумал рисовый крахмал?

– Нет, государь, – сказал Шико, – это господин де Сен-Мегрен, который прошлый год отдал богу душу – его заколол шпагой герцог Майеннский! Черт побери, не отнимайте заслуг у бедного покойника; ведь для того, чтобы память о нем дошла до потомства, он может рассчитывать лишь на этот крахмал, да еще на неприятности, причиненные им герцогу де Гизу; отнимите у него крахмал, и он застрянет на полпути.

И, не обращая внимания на лицо короля, помрачневшее при этом воспоминании, Шико снова запел:

Их прически полны новизны…

– Разумеется, речь все еще идет о миньонах, – заметил он, прервав свое пение.

– Да, да, продолжай, – сказал Шомберг.

Шико запел:

Их прически полны новизны:По линейке подстрижены пряди;Непомерно обкорнаны сзади,Впереди непомерно длинны.

– Твоя песенка уже устарела, – сказал д’Эпернон.

– Как устарела? Она появилась только вчера.

– Ну и что? Сегодня утром мода уже переменилась. Вот посмотри.

И д’Эпернон, сняв шляпу, показал Шико, что впереди у него волосы острижены почти так же коротко, как и сзади.

– Фу, какая мерзкая голова! – заметил Шико и снова запел:

И клеем обмазаны густо,Уложены в волны искусноВолоса, от рожденья прямые,И не шляпы отнюдь, не береты —Колпачки шутовские надетыНа головы эти пустые.

– Я пропускаю четвертый куплет, – сказал Шико, – он чересчур безнравственный.

И продолжал:

Уж не мните ли вы, что деды,Соблюдавшие чести закон,Французы былых времен,Друзья и любимцы Победы,В сражениях или в походеДумали только о модеИли что в битвах жестокихВ накладных они дрались кудрях,В накрахмаленных кружевах,Румянами вымазав щеки?

– Браво! – сказал Генрих. – Если бы мой братец ехал с нами, он был бы тебе весьма признателен, Шико.

– Кого ты зовешь своим братом, сын мой? – спросил Шико. – Не Жозефа ли Фулона, аббата монастыря Святой Женевьевы, где, как я слышал, ты собираешься постричься?

– Нет, – ответил Генрих, подыгрывавший шуточкам Шико. – Я говорю о моем брате Франсуа.

– Ах, ты прав; этот действительно твой брат, но не во Христе, а во дьяволе. Добро, добро, значит, ты говоришь о Франсуа, божьей милостью наследнике французского престола, герцоге Брабантском, Лотьерском, Люксембургском, Гельдрском, Алансонском, Анжуйском, Туреньском, Беррийском, Эвре и Шато-Тьерри, графе Фландрском, Голландском, Зеландском, Зютфенском, Мэнском, Першском, Мантском, Меланском и Бофорском, маркизе Священной империи, сеньоре Фриза и Малиня, защитнике бельгийской свободы, которому из одного носа, дарованного природой, оспа соорудила целых два; по поводу этих носов я сложил такой куплет: