12 тайн
Шрифт:
После смерти Ника мама упорно искала пути для постепенного возвращения к жизни. Поддерживаемая друзьями и соседями, она заставляла себя налаживать связи с окружающим миром, заводить новые привычки. Ее глиняные поделки смешили меня до слез. Я до сих пор храню кривобокую кружку, которую она расписала мне в подарок в честь победы «Брентфорда». Она с удовольствием ездила на кулинарные классы в Хэмпстед и после каждого занятия гуляла по этому живописному району со своими новыми друзьями. Одним теплым весенним вечером мама даже решилась поплавать в тамошнем знаменитом пруду, но, подхватив простуду, поклялась
Впрочем, что бы она ни делала и как бы ее ни поддерживали, я знаю, что порой она все равно чувствовала себя страшно одинокой. Бывали дни, когда даже просто выйти из дома ей удавалось лишь ценой неимоверных усилий. Прогулка по Хадли-Коммон представлялась чем-то невозможным: встреча с окружающим миром была невыносима. Но я видел, что она не избегает трудностей и полна решимости их преодолеть.
Для мамы смерть Ника была потерей любимого сына. Для меня – уходом терпеливого супергероя. Учил ли он меня читать, сидя за кухонным столом, тренировал ли мои навыки пенальти или внушал трепет прыжками в воду с вышки, – я всегда видел в Нике образец для подражания. После его гибели мама всячески стремилась заполнить образовавшуюся пустоту. Она тратила массу времени на то, чтобы защитить меня, чтобы не дать мне потеряться в жизни. Она поддерживала меня, когда я сдавал экзамены, и приходила на все мои футбольные матчи, подбадривая вне зависимости от того, выигрывали мы или проигрывали. Она мерзла и мокла на краю поля и внимательно выслушивала мой анализ прошедшей игры, когда я заново переживал каждую ее секунду, поглощая бигмак и гигантскую порцию картошки фри.
Я неплохо сдал выпускные и через десять лет после смерти Ника поступил в Манчестерский университет. В начале второго курса я вместе с четырьмя приятелями снял дом вне кампуса. Однажды вечером, когда я собирался в город, мне позвонила мама. В ее голосе звучало отчаяние. К ней приходили из полиции – сообщить, что Абигейл Лангдон и Джоузи Фэрчайлд освободили и снабдили документами на другие фамилии.
За убийство Ника и Саймона они отсидели одиннадцать лет.
Их выпустили за полгода до маминой смерти.
Глава 9
Уменя в прихожей висит мамина любимая фотография Ника. Она была сделана в конце его последнего семестра; на большой перемене, после игры в крикет, Ник потерял свой школьный галстук. Готовясь к съемке, он одолжил галсук у друга и завязал его огромным узлом. Темные волосы коротко пострижены, лицо сияет улыбкой. Мама просто обожала эту фотографию. Ник на ней совершенно счастлив: школьный год кончился, а впереди – длинные летние каникулы. Я стою и смотрю на нее. Но вскоре блестящие смеющиеся глаза Ника заставляют меня отвернуться.
Я бреду к выходу. За дверью меня встречает яркое весеннее солнце. Я собираюсь пройтись по Хадли-Коммон, надеясь, что на свежем воздухе в голове прояснеет. И вдруг вижу, что с Нижней улицы поворачивает полицейская машина.
У меня начинает сосать под ложечкой.
Я стою возле садовой ограды и смотрю, как машина останавливается прямо у дома. Из нее выходят две женщины; одна из них, та, что была на пассажирском сиденье, – в штатском.
– Мистер Харпер? Мистер Бенджамин Харпер? – спрашивает она у меня.
Ее волосы туго стянуты на затылке;
– Я – сержант уголовной полиции Лесли Барнздейл, – добавляет она, протягивая мне руку. – Не могли бы мы поговорить с вами конфиденциально?
Со стороны водителя подходит ее коллега в форме.
– Это констебль Дэниела Каш.
Я улыбаюсь констеблю Каш, она отвечает сочувственным взглядом. Они уже знают, кто я.
4
Croydon facelift – термин связан с прической знаменитой модели Кейт Мосс, родившейся в Кройдоне, южном пригороде Лондона.
– Чем я могу вам помочь? – спрашиваю я Барнздейл.
– Было бы удобнее побеседовать в доме.
Я вздыхаю.
– Конечно.
И провожу их в гостиную. Я там редко бываю, потому что для меня это по-прежнему мамина комната, хоть я там все и переделал.
– Садитесь, – приглашаю я, указывая на кресла, стоящие по обе стороны от камина.
Эти кресла мама выбрала больше двадцати лет назад.
– Так чем я могу вам помочь? – повторяю я после нескольких секунд неловкого молчания. – У меня мало времени.
– Мы постараемся вас не задерживать, – говорит Каш, у которой из-под аккуратно закрепленной шляпы выбилось несколько белокурых завитков.
Под моим взглядом она смущенно пытается их убрать.
– Мы хотим обсудить с вами, – объясняет Барнздейл, стараясь говорить помягче, – несколько тем, касающихся прошлого вашей семьи.
– Понятно, – говорю я ровно.
– Нам нужно задать вам пару вопросов, – продолжает Барнздейл, – связанных с событиями последних сорока восьми часов. Полиция Западного Йоркшира расследует внезапную смерть женщины на окраине Лидса. В настоящее время они пытаются установить обстоятельства этой смерти.
– Вы предполагаете, что ее убили? – спрашиваю я, вспомнив новость из Сети.
– В настоящий момент мы не можем ничего утверждать наверняка, но такая возможность не исключена, – отвечает Каш, не поняв взгляда начальницы.
Очевидно, что ей не следовало вступать в разговор по собственной инициативе.
– Полиция Западного Йоркшира еще не закончила расследование, – продолжает детектив, – и не может пока исключить подозрительность некоторых обстоятельств.
– А как это связано со мной? – спрашиваю я.
– После обнаружения тела был произведен тщательный обыск квартиры жертвы. В ходе обыска были найдены адресованные ей письма, спрятанные под досками пола в гостиной. Мы полагаем, мистер Харпер, что эти письма были отправлены жертве вашей матерью.
– Моей мамой? – спрашиваю я удивленно. – Но вы ведь знаете, что она умерла почти десять лет назад?
– Нам это известно, – говорит Барнздейл, – и мы приносим вам свои глубокие соболезнования. Однако мы полагаем, что эти письма были написаны вашей матерью всего за несколько недель до ее смерти. Не можете ли вы пояснить нам, почему десять лет назад ваша мать писала женщине, проживавшей на окраине Лидса, в Фарсли?