12 ульев, или Легенда о Тампуке

Тихомиров Валерий

* * *

Тем временем события стремительно развивались. Судьба, скрипя тормозами «шестерки» с загадочным номером Ф 911 С Б, делала резкий и опасный поворот...

Горечь поражения Герман Семенович Пименов переживал больше всех и крайне болезненно. Как ветеран службы, он был опозорен на глазах подрастающего поколения. Тем более что поколение это подрастало не в обществе слепых, а как раз наоборот. Такая уж у них была работа — все замечать и запоминать надолго. Тщетные попытки скрыть эмоции под непроницаемой маской равнодушия ни к чему не вели. Пименов отлично понимал это, отчего

злился еще больше. Коллеги тактично молчали, отдавая должное сдержанности шефа и отчасти признавая свою вину во всем, что произошло. Правда, сейчас они больше пребывали в состоянии немого восхищения. Отчего, собственно, и молчали.

После того как, скрываясь от нападения вооруженного профессионала, машина «вылетела» со двора, Стрижак с Бондаренко испытали почти сыновнюю благодарность к своему спасителю. Каково же было их удивление, когда «Жигули» притормозили, затем, проехав несколько метров задним ходом, вдруг остановились. Пименов, все так же молча, сидел, вцепившись в руль, не сводя глаз с выхода из-под арки дома.

— Эт'самое? — хрипло произнес Бондаренко, забившись в угол машины.

— Да! — снова начиная глупо улыбаться, подтвердил из себя Стрижак.

— Тихо, пацаны, эт'самое. Держались молодцом. Работаем дальше.

Пименов был спокоен и рассудителен, а коллеги — восхищены и подавлены. Примерно такое ощущение болезненного удовольствия, наверное, испытывает мастер спорта по боксу, в первую же секунду боя получив короткий и точный нокаутирующий удар от чемпиона мира. Слабые на этом ломаются, сильные — непременно сами становятся чемпионами. Так профессор Файнберг, сам того не сознавая, стал в каком-то смысле крестным отцом двоих — впоследствии лучших — сотрудников дряхлеющей системы государственной защиты.

Пименов выключил фары и вдруг, опуская голову, произнес:

— Оба, очень медленно, на пол.

Помощники безропотно сползли в грязную лужу, образовавшуюся на ковриках. Старший говорил очень тихо, будто с улицы его могли услышать:

— Он уверен, что мы ушли и запросили смену. Будет искать другую бригаду. Отпасем его, эт'самое, до места сами. Похоже, я не правильно его просчитал, а, ребята?

Герман Семенович, пожалуй, впервые за день оглянулся и хохотнул, посмотрев на испуганные лица оперов. Смех его оказался красивым, а сам он в этот момент странным образом преобразился, напоминая киноактера — любимца женщин.

Фигурант вышел из-под арки, демонстративно оглядываясь. На улице было тихо. По дороге проезжали редкие машины. Медленно, крупными хлопьями падал снег, принося покой и умиротворение. Ветра не было. Несколько минут профессор стоял без движения, словно наблюдал за детской игрой рожденных холодом драгоценных невесомых звездочек.

— Ну и боец, эт'самое, — донеслось из-под руля в замерзающей «шестерке», уже четыре минуты проверяется! — Пименов выставил из-за «торпеды» специальное зеркало и внимательно наблюдал за профессором. — Где таких готовят?

Судя по молчанию сзади, коллегам это было абсолютно не интересно.

В это время объект зябко пожал плечами и подошел к краю дороги, вытянув вперед руку.

— Голосует. Приготовились.

Что нужно делать по этой команде, филеры представляли плохо, но с деловым видом зашевелились. Вдвоем за передними креслами было тесновато. Упираясь в дверцы

ногами, они начали «готовиться», отталкивая друг друга. Приготовления постепенно переходили в борьбу за место под солнцем. Знающие люди могут подтвердить, что даже разнополым партнерам, стремящимся максимально сблизиться на заднем сиденье «Жигулей», сделать это довольно трудно. Особенно без соответствующего опыта и навыка. Что уж говорить о небольшом пространстве на полу, в луже грязи... И это для мужчин нормальной ориентации, да еще находящихся при исполнении! Под шумное дыхание соперников междоусобица подходила к заключительной стадии. Стрижак и Бондаренко уперлись друг в друга головами, как маралы в борьбе за сомнительной красоты самку. Упираясь в двери ногами и молча сопя, они пытались отвоевать заветные сантиметры. И тут Стрижак почувствовал ногой что-то мягкое. Решив, что упирается в коврик, он надавил изо всех сил...

Плотный пластиковый пакет импортного производства, наполовину наполненный отечественными отходами жизнедеятельности, сопротивлялся несколько секунд. Затем, не выдержав натиска тренированной ноги «топтуна», он изверг из себя содержимое, как вулкан Везувий. Мощный поток ударил в крышу автомобиля. Угол падения, как известно, равен углу отражения. Желтый пахучий фонтан сначала ливнем, затем летним грибным дождиком то тут, то там некоторое время орошал заднее сиденье. На полу воцарилась гробовая тишина.

— Чей пакет? — с надеждой в голосе спросил Бондаренко.

— Не знаю, — честно ответил Стрижак. Затем подумал и добавил, тоже с надеждой:

—Наверное, мой.

Снова на несколько секунд повисла тишина. Запах резко усиливался.

— Эт'самое, — с наслаждением произнес сухой Пименов, которому досталось лишь несколько капель, — сто процентов, мой пакет, мудаки! — и захохотал.

Герман Семенович смеялся профессионально тихо, но от души. Он смотрел на мокрые лица коллег, вдыхал кошмарно пахнущий воздух салона машины с номером Ф 911 СБ и смеялся. В жизни Пименов еще не бывал в ситуации глупее. Причем на расстоянии пятидесяти метров от фигуранта, пожалуй, самого опасного и непредсказуемого за всю его карьеру...

За это время объект наконец остановил машину. Приняв в себя профессора, потертая красная «копейка» лихо сорвалась с места. Пименов вылез из-под руля и снова посмотрел назад.

— Ну что, обоссались, топтуны? Ладно, эт'самое, сами не расколетесь — никому не скажу. Слово. А ты, Стрижак, за испорченный «взрывпакет» отчитаешься отдельно.

Герман Семенович завел машину и не спеша, аккуратно, как умеют только в «наружке» ФСБ, двинулся вслед за объектом.

Глава 19

НЕ ПУГАЙТЕ ОСОБИСТА

Кнабаух спал. Огромные красные и зеленые круги сливались в голове, образуя замысловатые фигуры, похожие на солнечные протуберанцы. Артур Александрович никогда не видел во сне ничего конкретного. Животных он не любил и даже не помнил об их существовании. Что же касается людей, то, кроме собственной персоны, его никто не интересовал настолько, чтобы присниться. Он пребывал в своем разноцветном мире, и мозг, которому вполне хватало работы днем, отдыхал. Внезапно большое черное пятно будто залило «экран» и странно затрепетало, шевеля щупальцами. Кнабаух открыл глаза.