12 ульев, или Легенда о Тампуке
Шрифт:
— Под вашу ответственность.
— Договорились, — кивнул тот.
— Чего они тебя так боятся? — спросил Владимир Федорович, когда официант отошел.
— Да, ерунда! Я тут у них играю. Иногда, — он помолчал, — по двадцать третьим числам каждого месяца. — Глаза его начали наливаться кровью. — За два года сорок рублей выиграл, представляешь? Они тут все заодно!..
— Ну-ну-ну... — Жернавков разлил по стаканам незаметно принесенную официантом водку. — Давайте выпьем.
Майор и Мозг только пригубили. Кадровик выпил до дна, но закусывать не стал.
— Закуси,
— Не буду. Отравят еще, гады. Загнешься от поноса.
— А водкой не отравят?
— Лучше умереть алкоголиком, чем засранцем, — философски заметил пенсионер. — Так вот. Спасибо, конечно за водку, Артур Александрович. Но спаивать меня бесполезно. Выпить я могу много. Так что, дешевле будет согласиться на мои условия.
Кнабаух задумался. Не то что ему было жалко денег. Нет. Но разводиться как последнему лоху, тоже не хотелось.
— Под вашу ответственность, — наконец сказал он Жернавкову.
— Под мою, — привычно согласился Владимир Федорович.
— Наливай, — быстро сказал Иванов. Он поднял стакан, посмотрел на свет, на секунду задумался и произнес:
— Вот так всю жизнь. Узнаешь человека — тысяча. Не узнаешь — сто. То есть — минус девятьсот. Фигурально выражаясь, конечно.
Он встал, выдохнул, будто собрался выпить, но передумал и одним движением резко перевернул фотографию, как последнюю карту в «очко». Жернавков и Кнабаух замерли.
Неожиданно рука со стаканом задрожала, и прозрачные капли запрыгали в тарелку с бутербродами. Иванов разом осунулся и поставил водку на стол.
— Старый стал, — оправдываясь, произнес он, и дрожащей рукой полез в карман, — ничего не вижу.
Петр Трофимович пристроил на носу большие очки в роговой оправе, поднес фотографию поближе, а затем вдруг бросил ее на стол, словно обжегся. Глаза, увеличенные толстыми линзами, засветились холодным пламенем. Он обвел взглядом замерших в ожидании собеседников и завопил:
— Ты дурак, Жернавков! И бандюга твой — дебил! Это же Витя «Хана»! Неплохо работает! — передразнил он особиста.
– Забирай свои вонючие деньги, говнюк! — Он бросил через стол зеленую сотню. — Мне мало осталось, но умереть, я хочу своей смертью. Может, я подохну и от инфаркта. Но это не так больно и не так долго. Вы меня не видели. Я фотографию не смотрел. Тебе, Вова, я этого не прощу. Забудь мой телефон, — он повернулся к выходу, где уже напряглась охрана, как вдруг схватился за левый бок и неуклюже завалился на стул.
— "Скорую", быстро! — крикнул Жернавков подбежавшему администратору, а сам склонился над стариком. — Чего ты так разволновался-то, Петр Трофимович?
— Уйди, — прохрипел кадровик, — больше ничего не скажу. А вы меня ненадолго переживете, — его дыхание стало прерывистым и частым.
Кнабаух спокойно убрал в кошелек деньги и тихо сказал:
— Он правша. Значит, нитроглицерин в правом кармане. Посмотрите, Владимир Федорович.
Жернавков быстро нашел лекарство и сунул Иванову в рот две горошины. Через минуту старику стало немного легче, и его положили на пол.
— Лежи спокойно, Петр Трофимович. Ничего больше не говори.
Кнабаух, до того стоявший
— Ты скоро подохнешь, старый пень. Не бери греха на душу. Там, — Артур Александрович посмотрел вверх, — тебе будет хуже, чем здесь, если две души сейчас не спасешь. Тебе и легче стало ненадолго, чтобы ты, тварь, доброе дело успел сделать. Говори, сука, пока не поздно.
Резкий рывок оторвал Кнабауха от земли. Через мгновение он лежал на столе, а у лица маячило дуло пистолета. Крепкая рука Жернавкова сжимала горло Мозга.
— Ты, что, гнида уголовная? На особиста рот открыл?! Пристрелю, как собаку. И Паука твоего достану и пристрелю. По одному буду выслеживать и мочить по сортирам!
Кнабаух побледнел. Ему не хватало воздуха. Вдруг снизу послышался голос:
— Отпусти его, Вова, он прав. Вы, мальчики, даже не знаете, с кем связались. Если вы Вите перешли дорогу... пистолеты у вас есть. Лучше сами застрелитесь. — Иванов несколько раз глубоко вдохнул. — Как говорит твой знакомый мудак, — он кивнул в сторону Кнабауха, — я перед смертью врать не буду. Поверь, Вова, если надо будет, Витя придет в Большой дом, вырежет половину народа. И никто не заметит. Старая школа — «СМЕРШ». Остальные — лохи.
Петр Трофимович устал. Он замолчал, закрыл глаза, но дыхание стало ровным и спокойным. Через несколько минут приехала «скорая». Врачи, не суетясь, утыкали кадровика иголками в обе руки, переложили на носилки и вынесли его из кафе.
— Родственники есть? — на ходу оглянулся один из них.
Все промолчали.
— Ну-ну. Будут искать, передайте, увезли в Институт скорой помощи. Ничего страшного, оклемается.
— Вот видите, Владимир Федорович. Ничего страшного. А Вы меня удушить хотели. Или пристрелить? Вы просто на допросах работать не умеете. Психологов вам надо побольше в фирму.
С трудом сдерживаясь, Жернавков сжал кулаки и заорал прямо Кнабаух в ухо:
— У нас не фирма, шакал! У нас Комитет государственной безопасности, — отчеканил он каждое слово, намеренно произнося забытое, но гордое название.
От его тона Мозгу стало страшно. Впервые за все время общения с Жернавковым он ощутил, что этот человек убьет его, не задумываясь, и понял, как близок был к смерти.
— Я вас понимаю, Владимир Федорович. Давайте как-то попытаемся все забыть и успокоиться. — Он поднял с пола фотографию и присмотрелся. — Надо же! А с виду — обычный дедушка.
На снимке все так же улыбался милый старикан в очках, с мусорным мешком в руках, а в дверях его провожала грязная старушенция.
Глава 24
МАФИЯ НА ПРОВОДЕ
Малый невоенный совет состоялся на кухне у Виктории Борисовны.
Профессор Файнберг ел жареную картошку с солеными грибами, хозяйка пила чай вприкуску. Кусковый рафинад она легко разгрызала крепкими зубами.
На повестке дня стоял один вопрос — как изъять камень у оперуполномоченного со страшной фамилией Потрошилов. Профессор был настроен по боевому и порывист. Виктория Борисовна оставалась спокойна и холодна.