151 эпизод ЖЖизни
Шрифт:
Мне не верится, что я старше героев «Старого Нового года». Я не хочу сказать, что моё детство было недавно – для меня оно было давно… Вячеслав Невинный уже ушёл из жизни, с Сан Санычем Калягиным мы приятельствуем, и мы теперь коллеги. Но для меня герои этого фильма всегда будут недосягаемо взрослыми, как мои родители…
А Старый Новый год – это такой странный и исключительно наш праздник, в который как раз о чём-то подобном, о чём-то безвозвратно ушедшем можно подумать и с удовольствием вспомнить.
14 января
С ужасом посмотрел и послушал новости про землетрясение на Гаити. То, что произошло, не укладывается в голове: число жертв от ста до пятисот тысяч
А ещё я услышал о том, что задержан человек, убивший недавно в Москве дорожного рабочего. Он оказался подполковником милиции, то есть старшим офицером, занимающим серьёзную должность в московской милиции… Я просмотрел несколько выпусков новостей и так и не дождался выступления или заявления министра внутренних дел. Министр не дал нам никаких объяснений. Как же так?!
Мы давно привыкли не доверять людям в милицейских погонах, мы отлично знаем, что они берут взятки, и многие изначально хотели милицейских погон для того, чтобы брать взятки, иметь власть и этой властью распоряжаться как заблагорассудится. Далеко не все, но многие… Мы почти не надеемся на защиту… Но я совсем не готов к тому, что от людей в милицейской форме исходит смертельная опасность.
Я уже писал о спокойствии и безразличии, о привычке к демагогии и ничем не обеспеченному пафосу, которые так любит наша сегодняшняя власть. Думаете, я удивляюсь тому, что после столь решительного надувания щёк нашим президентом огромное число игорных заведений продолжает спокойно работать под вывеской интернет-клубов или за другими чисто символическими ширмами? Всё это прекрасно известно тем самым органам, которые «успешно» справились с поставленной задачей по закрытию этих заведений, по-прежнему открытых по всей огромной стране. Про это уже даже перестали говорить. А зачем? Демагогия утомляет, а государственная демагогия – усыпляет.
Но видеть в одном выпуске новостей репортаж о задержанном за убийство беззащитного дорожного рабочего подполковнике милиции и сюжет о том, как наш президент в камуфляжной форме осматривает новую военную технику, мне противно. Не правда ли, возникает ощущение, будто мы очень быстро привыкли к тому, что офицеры милиции убивают беззащитных граждан? В какой стране такое возможно? Я имею в виду страны, с которыми наша государственная власть себя ассоциирует и равняет, то есть некие цивилизованные страны.
Это же так ясно! Офицеры милиции – люди, давшие присягу, их профессия заключается в том, чтобы следить за соблюдением закона и защищать законопослушных граждан. Для этого у них есть оружие и разрешение на его применение, соответствующие документы и особые права. У меня нет этих прав. И оружия у меня нет и никогда не было. Зато у меня есть дети, жена, родные люди, за которых я беспокоюсь. Я много работаю, и с каждой проданной книги, с каждого проданного на мой спектакль билета государству платятся налоги. На эти налоги обучают и содержат людей, на защиту которых я надеюсь. Я хочу знать, что в своей стране я не беззащитен. Я не хочу иметь оружие. Я хочу, чтобы это оружие было у тех, кому его доверило государство.
Я не наивный, но стоящий обеими ногами на земле человек. Я всё хорошо понимаю на основе опыта, который приобрёл, всю жизнь живя в моей стране. У меня есть собственное представление о том, на что способна и чего стоит власть, которую мы имеем. Но после сегодняшнего репортажа я не готов дать за неё и той цены, которую предполагал. Я возмущён, обескуражен и напуган.
Больше всего я напуган тем, что совершенно не надеюсь на решительные и серьёзные изменения… Офицеры, которые убивают тех, кого должны защищать, – это государственные люди, осуществляющие государственные функции и наделённые серьёзной властью. И мне совершенно не важно, откуда эти мерзавцы и отморозки появились и почему прекрасно себя почувствовали на немаленьких должностях в органах милиции. Если такое
С большим трудом идёт сегодня работа над новой редакцией «Как я съел собаку». Я решил текст записать, потому что он сильно отличается от написанного в 1999-м. А то, что сейчас пишу, отличается от того, что звучит в видеоверсии спектакля. Одна из главных тем сегодняшней редакции – встреча юного человека с государством и непременно появляющийся страх перед ним…
16 января
Удивлён комментариями, которые получил на предыдущее высказывание. Грустно встречаться со скоропалительной и откровенной глупостью, не стесняющейся самой себя. И потом, я удивлён тем, что кто-то спрашивает, не боюсь ли я так смело высказываться.
В моём высказывании не вижу никакой смелости, потому что не было преодоления страха высказаться. Почему я должен бояться? Я высказался в своём блоге, частным образом, по поводу вопиющего безобразия.
Я могу бояться и боюсь высказаться неточно, опасаюсь не найти верных слов. Я боюсь неверно выразить смысл, допустить глупость, быть неоправданно эмоциональным или пафосным. Вот этого я опасаюсь, и даже боюсь, и стараюсь быть предельно понятным. Но когда я нахожу точные слова, чего мне бояться? Цензуры? Репрессий? Мести? Со стороны кого?
Я написал, что после того, что увидел в новостях, ещё сильнее тревожусь за своих близких и боюсь распоясавшихся милиционеров. Но с какой стати мне бояться власти, которая не может справиться со своими правоохранительными органами? Я не буду её бояться (к сожалению, в России слово «бояться» часто является синонимом слова «уважать»).
С какой стати мне бояться цензуры? Кто я такой для нашей власти и государства? Я писатель, не более. Артист… Пусть боятся цензуры главные редакторы больших и средних газет, государственных теле– и радиоканалов. Пусть боятся те, кто согласился работать в условиях цензуры, кто эти условия принял и старается их строго выполнять. Пусть боятся те, кто включил самоцензуру.
Вспомните, ещё не заработала в полную силу большая цензурная машина, как включилась самоцензура – по всей огромной стране. Она тут же коснулась даже заводских многотиражек и студенческих стенгазет. Её тут же включил для себя КВН и прочие лихие весельчаки. Правильно! Зачем придумывать неугодную шутку, если её не пропустят?
Но мне-то чего бояться? Я не претендую на участие в политических играх, движениях и партиях, я не являюсь членом ни одного творческого союза, у меня нет никаких званий и государственных наград. Я их никогда не ждал и не жду. При этом я, правда, уверен, что являюсь полезным членом общества, законопослушным гражданином. С какой стати мне бояться? Я испытываю что угодно по поводу того, что происходит в стране: стыд, непонимание, отвращение, иногда удаётся испытывать гордость. Правда, гордость – не в связи с действиями государства, а по поводу поступков и дел некоторых моих соотечественников, благо такие есть. Я испытываю страх по поводу ближайшего будущего моей страны, а также непонятных её дальних перспектив. Но говорить я не боюсь. Я просто стараюсь говорить по возможности точно – и о том, что меня действительно волнует. А ещё я надеюсь, что кто-то хочет слышать то, что я говорю. И если у меня есть такая надежда, страха быть не должно. Его и нет. Поэтому не надо рассматривать мои высказывания как смелый поступок. В этом нет смелости, потому что нет преодоления страха. Никогда не чувствовал себя ни диссидентом, ни борцом, ни героем (улыбка).