1612 год
Шрифт:
Телятевский подскакал к пушкам, чьи дула были обращены к крепости, но так и не скомандовал открыть огонь. В самом деле, куда стрелять, когда все перепуталось, смешалось, уже нельзя было разобрать, где свои, где чужие.
Тем временем Прокопий Ляпунов с отрядом достиг крепости под приветственные крики казаков.
«Значит, заранее сговорились», — догадался Пожарский.
На какое-то время всадники смешались в одну кучу, потом прошло разделение: рязанцы, выстроившись в колонну, въехали в крепость, казаки же, напротив, направились вскачь к мосту.
К шатру, где находился главный воевода Катырев-Ростовский, возвращались посланные им связные с
— Полк правой руки весь присягнул Димитрию!
— А где Голицын? — хрипло спросил воевода, впиваясь глазами в связного. Он уже никому не верил. — Ты его видел?
— Нет, говорят, что его повязали, чтобы головой выдать Димитрию!
В шатер ворвался другой связной:
— Передовой полк уходит к царевичу. Ивана Годунова повязали, а Михайла Салтыков крест целовал при народе, деи, будет служить Димитрию верой и правдой.
Примчался гонец от Замятни Сабурова:
— В полку левой руки шаткость, кто к царевичу идти хочет, а кто уже бежит к Москве…
Тысяча иностранных всадников, выстроившись по сотням, сохраняла относительное спокойствие. Солдаты лишь вопросительно поглядывали на своих капитанов, расположившихся на противоположных флангах, Жака де Маржере и Вальтера фон Розена, ожидая каких-либо приказаний. Но те медлили, пытаясь разобраться в обстановке.
К строю иноземцев подскакал всадник, пряча что-то под плащом.
— Где ваш капитан? — спросил отрывисто.
— Вот он, — указали ландскнехты на Розена.
Гонец молча протянул Розену шишак.
— Что это? — удивился Розен.
— Шишак Басманова. Знак, значит! — в свою очередь ничего не понял посланец. — Как договорились.
— Зачем мне нужен русский железный шапка! — побагровел Розен. — У меня есть свой каска!
Маржере, услышав шум, приблизился и внимательно осмотрел шишак, к его острию действительно был прикреплен значок второго воеводы.
— А где сам Басманов?
— Там, — показал гонец место, где находился полк правой руки. — Вместе с князем Голицыным.
— Что требуется от нас?
— Присягнуть Димитрию и идти на сближение с Басмановым.
— Ясно! — кивнул Маржере.
Розен заволновался:
— В чем дело, капитан? Чего от нас ждут?
— Спокойно, Вальтер! Все будет хорошо, ты сейчас увидишь! — Маржере знал, как разговаривать со своими однополчанами.
Он выехал перед строем и зычно крикнул:
— Солдаты! Нас ждут там, — он указал на лагерь мятежников, — россыпи золота, вино и женщины. А главное — конец войне. Скоро мы будем снова в Москве, в своих уютных домиках. Новый царь Димитрий распростер над нами свою благосклонность. Да здравствует царь Димитрий!
— Да здравствует царь Димитрий! — во все глотки заорали ландскнехты, почувствовав запах наживы.
По команде Маржере иноземцы строем двинулись к позициям мятежников. Никто и не пытался их остановить.
Тем временем казаки, миновав мост, развернулись лавой и бросились на тот отряд сторожевого полка, что недавно преследовал рязанцев. Хотя казаков было раз в шесть-семь меньше, чем царских солдат, однако ярость, копившаяся в сидевших в крепости столько месяцев, была так велика, что противник побежал, практически не сопротивляясь.
С остатком телохранителей к шатру главного воеводы подскакал в растерзанной одежде Андрей Телятевский.
— Надо уходить, князь! — крикнул он Катыреву. — Пока хоть часть войска цела.
Катырев взобрался на коня и дал команду к отходу. Под его знаменем осталась едва ли десятая часть войска.
Через три дня пути,
И украинских городов дворяне и дети боярские резанцы, туленя, каширеня, олексинцы и всех украинных городов, удумав и сослався с крамчаны, вору Ростриге крест втайне целовали и воевод на съезде переимали, и вся рать от того смутилася и крест Ростриге поцеловали, и восход к крестному целованью привели, и по городам писали, чтоб крест целовали царю Димитрию.
И в Путивль к Ростриге, что назвался царевичем Димитрием, послали ото всей рати князя Ивана Васильевича Голицына и дворян, и столинков, и всяких чинов людей. А бояре и воеводы и вся рать учали дожидатца Рострига под Кромами. А стрельцов и казаков, приветчих крестному целованью, отпустили по городам, и от того в городах учинись большая смута.
…А как Рострига ис Путивля пришел в Кромы, а бояр с ним пришло: князь Борис Татев, князь Василий Масальский, князь Борис Лыков, окольничей князя Дмитрей Туренин, думные дворяне Артем Измайлов, Григорей Микулин.
…А ис-под Кром пошел на Тулу, а бояр и воевод велел росписать на пять полков.
В большом полку боярин князь Василий Васильевич Голицын да князь Борис Михайлович Лыков.
В правой руке князь Иван Семенович Куракин да князь Лука Осипович Щербатой.
В передовом полку боярин Федор Иванович Шереметев да князь Петр Аманукович Черкаской.
В сторожевом полку князь Борис Петрович Татев да князь Федор Ондреевич Звенигородцкой.
В левой руке князь Юрьи Петрович Ушатой да князь Семен Григорьевич Звенигородцкой.
А дворовые воеводы были князь Иван Васильевич Голицын да боярин Михайло Глебович Салтыков.
А ближние люди при нем были князь Василей Рубец-Масальской да Артемей Измайлов, и у ествы сидел он же.
А постельничей был Семен Шапкин.
Дмитрий Пожарский недолго оставался в родовом имении Мугрееве. С облегчением убедился, что супруга и все четверо детей здоровы. Старший, двенадцатилетний Петр уже свободно сидит на коне и учится фехтовать на палках, не отстает от брата и семилетний Федор, начала ходить румяная толстощекая Ксения, названная им в честь царевны. А в люльке еще малыш качается — сын Иван, родившийся, когда князь был в походе. Крестьяне дружно отсеялись, и управляющий обещал неплохой урожай.
Но семейные радости не разгладили морщин на челе князя. Душу постоянно теребила дума: как там в Москве? Из Суздаля приходили вести, что Димитрий рассылает по городам «прелестные» письма, склоняя весь люд целовать ему крест, как законному царю. Из этих писем стало известно, что войско Димитрия беспрепятственно заняло Орел, Тулу и остановилось под Серпуховом.
Понимая, что наступает роковая развязка и Федору Годунову не усидеть на троне, Дмитрий встревожился за судьбу матери, еще остававшейся мамкой при Ксении.
Побыв дома всего две недели, князь с верным дядькой Надеей и десятком дружинников отправился к Москве. Их путь лежал по Ярославской дороге. Они миновали Суздаль, Ярославль, Ростов, Переяславль-Залесский… Эти города не спешили присягнуть новому царю, хотя на посадах велись яростные споры: кто же он действительно — сын Ивана Грозного или вор-самозванец? Заехали помолиться и поклониться святым мощам Сергия Радонежского к старцам Троице-Сергиева монастыря. Они зачитали князю последнюю грамоту патриарха Иова, где он проклинал самозванца, упорно называя его Гришкой-расстригой.