1612. Минин и Пожарский
Шрифт:
Дмитрий Пожарский чувствовал, что без услуг боярина Лыкова, падкого на подлости, Василий Шуйский обойтись никак не может.
Не доверяя Лыкову, Василий Шуйский поручил охрану золота Дмитрию Пожарскому. Однако, после того как царские дары будут вручены Кантемир-мурзе, князю Пожарскому надлежало отправиться к своему гарнизону в Зарайск, а боярин Лыков должен был вместе с татарами выступить против Лжедмитрия, засевшего в Серпухове.
Борис Лыков был старше Дмитрия Пожарского почти на пятнадцать лет, поэтому он держался с ним как умудренный жизненным опытом военачальник. Это слегка коробило Пожарского, который
В разговорах с Пожарским боярин Лыков недвусмысленно намекал ему на то, что, мол, он находится у него в подчинении лишь до передачи золота Кантемир-мурзе. Затем Лыкову предстояло разделаться с Лжедмитрием руками крымцев и не допустить к Москве гетмана Жолкевского.
«А ты, князь, поедешь к себе в Зарайск стеречь наше южное порубежье, – молвил Борис Лыков, задирая нос перед Пожарским. – Иными словами, ты всего лишь сторож, а я – государев полководец».
Дисциплина в разношерстном воинстве, поступившем под начало Пожарского, была из рук вон плохая. Бывшие разбойники Салькова и спешно набранные ратники Лыкова на каждом шагу грубили младшим командирам, засыпали на посту во время дневных и ночных стоянок, играли в кости на деньги и вещи, занимались воровством, часто бывали во хмелю.
Пожарскому приходилось самому проверять дозоры, встревать в пьяные драки между людьми Салькова и Лыкова, отнимать у нерадивых воинов игральные кости и хмельное питье. Если бы не помощь Степана Горбатова и его стрельцов, которые не утратили воинской выправки, отряд Пожарского рассыпался бы еще в пути, не доходя до Оки. Опираясь на своих слуг и стрельцов полковника Горбатова, Пожарский сумел наладить дисциплину в своем небольшом войске, действуя сурово и неумолимо. Провинившихся ратников Пожарский велел оставлять без пищи, наказывал кнутом и нагружал тяжелой работой во время привала. Причем первым показательно был бит плетьми Тимоха Сальков, посмевший в пьяном угаре грубить Пожарскому.
Если, выступая из Москвы, отряд Пожарского напоминал плохо управляемую орду вооруженных людей, то в Коломну эти же ратники пришли, уже имея вид спаянного дисциплиной войска. В голове небольшой колонны развевался багряно-золотой стяг Пожарского, в хвосте отряда реяло знамя боярина Лыкова. В середине находился обоз из нескольких повозок, в одной из которых везли золото для крымского хана, а в остальных было нагружено продовольствие и походные шатры. Повозки охраняли стрельцы полковника Горбатова, одетые в длинные красные кафтаны с белыми галунами и высокие красные шапки с загнутым верхом.
Слуги Пожарского и боярина Лыкова, а также люди Салькова ехали верхом. Все прочие ратники шли в пешем строю.
В Коломне, расположенной при слиянии Москвы-реки с Окой, отряд Пожарского задержался на три дня. Пожарский не знал, где именно конница Кантемир-мурзы выйдет к Оке. Дабы выяснить это, князь Пожарский отправил в дальний дозор в заокские степи четверых конников из числа людей Салькова. Эти конные сторожи, вернувшись, доложили Пожарскому, что войско Кантемир-мурзы, миновав Тулу, двигается к городку Кашире. Пожарский без промедления повел свой отряд туда же. От Коломны до Каширы было двадцать верст, поэтому отряд Пожарского прибыл туда раньше татар. Кашира, расположенная
Воины Пожарского разбили стан на берегу Оки с таким расчетом, чтобы можно было при случае отразить нападение многочисленной орды Кантемир-мурзы. Позади наскоро вырытого рва Пожарский повелел установить наклонный частокол, обе имеющиеся у него пушки князь велел вкатить на небольшой холм, повернув их жерла в сторону степи. У подножия холма Пожарский распорядился поставить полукругом повозки, создав из них дополнительный рубеж обороны. Русские шатры были раскинуты за холмом, но не как попало, а тоже полукругом, дабы перед ними имелась широкая площадка для построения и переклички всего отряда.
Глядя на все эти приготовления Пожарского, боярин Лыков небрежно заметил ему:
– Не суетись понапрасну, князь. Кантемир-мурза не станет обнажать на нас оружие. Он же идет сюда как союзник Василия Шуйского. Ему же ведомо, что хан Мухаммад-Гирей заключил тайный договор с Василием Шуйским.
– Знаю я этих татарских союзников, – проворчал Дмитрий Пожарский, – знаю и цену договорам с крымскими ханами. С этими нехристями, боярин, нужно ухо востро держать. Татарин будет тебе улыбаться и в дружбе клясться, а сам при первой же возможности ударит тебя ножом в спину!
Едва стемнело, как из степной дали к Кашире подвалила татарская орда – многие тысячи всадников и больше сотни повозок на больших колесах. В какие-то из повозок были впряжены мулы и лошади, в какие-то – одногорбые верблюды. Соорудив из возов огромный круг, крымцы поставили в его центре свои юрты с закругленным верхом.
Табуны расседланных лошадей покрыли все окрестные пастбища.
От Кантемир-мурзы в лагерь Пожарского прибыли посланцы, пригласившие русских воевод на ужин в шатер своего повелителя.
Борис Лыков живо откликнулся на это приглашение. Князь Пожарский отказался ночью покидать свой стан. Глядя на него, не поехал на пир к татарам и полковник Горбатов. Тимоха Сальков и рад бы был составить компанию боярину Лыкову, но тот не пожелал взять его с собой. Самонадеянный Лыков считал ниже своего достоинства сидеть рядом на пиру с бывшим разбойным атаманом без роду и племени.
Проводив боярина Лыкова в гости к Кантемир-мурзе, князь Пожарский удвоил караулы. Все его ратники легли спать, положив оружие рядом с собой. Пороховые заряды и ядра были сложены возле пушек, чтобы пушкари в любой момент могли открыть огонь.
Костры в русском лагере постепенно гасли один за другим; шатры были окутаны тишиной, нарушаемой лишь храпом спящих стрельцов.
Князю Пожарскому не спалось. Он вставал, выходил из шатра, поднимался по склону холма к орудийной позиции, откуда татарский стан был как на ладони.
Ночь была теплая и звездная. Ущербный серп луны едва виднелся в темной необъятной вышине.
Опираясь на колесо пушки, князь Пожарский вглядывался в разлитое по степи море рыжих огней. Теплый ветер нес со стороны татарского становища запах дыма, жареного мяса и нагретых овчинных шкур. Оттуда далеко разносились гортанные выкрики степняков, их протяжные заунывные песни, рев верблюдов и ржание коней.