1612. Рождение Великой России
Шрифт:
Ранние российские бюрократы ещё не настолько закостенели в злодействе и эгоцентризме, чтобы на них не могло воздействовать произведение нового для того времени искусства стихотворной речи. Как ни странно может показаться
Возвысившись, Косой прямо-таки ««бесовской», «безумной гордыней усвирепел». Антоний был поражён, как быстро переменился этот образованный, хорошо знакомый со Священным Писанием человек. Косой не только гнушался своим благодетелем, но насмехался над ним, всячески поносил, обращался как со псом и звал к себе только для того, чтобы унизить. Моральную проповедь Антония, оказавшую ему такую помощь, Косой презрительно называл юродством. В отличие от своего старого начальника-грабителя, выскочка не мог оценить идею честной бедности, которую проповедовал стихотворец. Общение с ним, пишет Антоний, стало невозможно:
Ныне ты но царской милости разбогател, Потому нами, убогими, и возгордел. Но может Бог, дав, и отнять, А не творящему добра — добра не видать! Хотел было с тобою знаться, Но нельзя убогому с богатым соединяться, Тем более недостойно с ним дружбы держать: Каждому нужно свой круг знать И выше себя (друзей) не искать… Невозможно агнцу с волком жить И убогому с богачом дружбу водить, Еще хуже — смиренному с гордыми и величавыми, И нравами, и обычаями лукавыми.«Гордые и величавые», по мнению Антония, еще хуже простых корыстолюбцев и грабителей от власти, ибо они принципиально отвергают совесть и мораль. Они — настоящий бич русского общества, и Антоний не случайно говорит Косому:
Вспомни прежних гордых и злых царей, Этих лютых и неистовых зверей, Как они за злую гордость зло пропали И в Адскую пасть душами своими впали!Взывать к совести новоявленных «гордых и величавых» бесполезно, только угрозы и прямые обвинения доступны их уму. Смотри, угрожает Антоний:
Как бы ты не пришел в прежнее состояние И не стал для всех людей в посмеяние. И это письмо писано к тебе досадительно, Однако будет тебе и вразумительно, Потому что такому заблуждению возбраняет И твое безумие обличает. Хоть и много ты знаешь Божественного писания, Но не способен стоять против бесовского запинания.Стихотворец знает, что все его слова бесполезны: «гордых и величавых» невозможно исправить, их уши закрыты для правды:
Больше я не буду к тебе писать, Заткнутым ушам меня не услыхать, Также гордым и величавым, Такие не внимаютМы видим, что всё «богословие» Антония Подольского в этих стихах сводится к признанию существования некоего высшего гаранта простых моральных принципов. Как и в других своих произведениях, литератор идет скорее от народных взглядов на правду и справедливость, чем от христианской философской традиции. Народные поверья он отстаивает и в церковном споре, разгоревшемся накануне возвращения в Москву из польского плена Филарета Никитича. Здесь, как и в проповедях на площади, и в стихотворных посланиях, в делах и судьбе Антония отражаются драматические, а порой трагические черты послесмутного времени.
ПИСЬМО В ДОСАДЕ
Я уже упоминал о жестоком осуждении церковным собором группы ученых монахов и священнослужителей, под руководством Дионисия Зобниновского сверявших между собой греческие и русские списки Потребника, чтобы исправить накопившиеся за века ошибки. Архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, славный руководитель обороны этой обители от интервентов и один из вдохновителей всенародного ополчения в Смуту, при всей видимой кротости характера занялся делом, которое другие считали своим. Ожесточенные нравы привели к столкновению с трагическим исходом.
Уставщик Троице-Сергиева монастыря Феофан, украшенный «сединами добрыми старец», более полустолетия проживший в монастыре и более сорока лет ведавший в нём уставом богослужения, возмутился и воспротивился указаниям, которые начал давать Дионисий. Ещё более оскорбился выдающийся мастер церковного пения и чтения, троицкий головщик (руководитель хора) Логин Корова, когда Дионисий позволил себе поучать его в музыкальной области. Остроумный, не лазающий за словом в карман музыкант не без яда отвечал:
Погибли места святые от вас, дураков, Везде вас теперь много, неученых сельских попов, Людей учите, а сами не знаете, чему учите!Когда же Дионисий стал распоряжаться на клиросе (где стоял церковный хор), Логин выразился еще резче:
Не ваше дело петь или читать — Знал бы ты одно, архимандрит, с мотовилом своим на клиросе как болван онемев стоять!{28}Начало исправления Дионисием с товарищами Потребника Логин воспринял как прямое покушение на своё дело — ведь в Смуту, при Шуйском, именно он готовил к печати церковные уставы. Среди книжников начались споры, сопровождавшиеся взаимными оскорблениями. О том, насколько запальчиво вели себя противники, свидетельствует, например, высказывание Логина, в ярости назвавшего «хитрость грамматическую и философство книжное» еретичеством.
Так считали, конечно, не все противники Дионисия и его товарищей, но тон, взятый Логином, был близок сердцам многих представителей высшего духовенства и незамедлительно нашел отклик. Вскоре обнаружился и повод, чтобы «обличить» Дионисия, который внес изменение в молитву на водоосвящение. Из фразы «Прииди, Господи, и освяти воду сию Духом твоим и огнем» справщики вычеркнули окончание: «и огнём». Дионисий с товарищами (по-видимому, справедливо) сочли, что это добавление ошибочно, привнесено писцами. Но многие, пользовавшиеся Потребником с добавленными словами, искренне считали, что Святой Дух — это огонь. Таково было народное поверье, особенно близкое сердцу ремесленников, имевших дело с огнем. Так верил и Антоний Подольский.