1632

Флинт Эрик

Ришелье бледно улыбнулся.

– Меня это не заботит.
– И покачав головой добавил: - Ты слишком беспокоишься о военных машинах и фортификации. А это мелочи. Деньги, Этьенн - вот что существенно. Я могу спокойно смотреть на шведского короля, вооруженного новым причудливым оружием. Я даже могу стерпеть богатую новую республику - маленькую республику - в центральной Германии. В конце концов, мы ухитряемся сосуществовать с голландцами. Дайте срок, и если они останутся маленькими, я думаю, что мы вскоре проглотим их.

Прежде чем продолжить, он сделал несколько шагов.

– А вот чего

я снести не могу, так это шведов, господствующих в центральной Европе, с прочным финансовым фундаментом. Нищие шведы никогда не будут опасны. Неприятными - будут, а опасными - нет. Богатые шведы - богатые из-за связи с этими странными Соединенными Штатами - это совсем другое дело. Лучше могущественные Габбсбурги, чем это. Как бы то ни было - Габбсбурги никогда не славились единством.

Он внезапно остановился и уставился на безобидный розовый куст.

– Я не могу достать Абрабанелей в Турции. И даже, как тебе известно - в Вене.

Сервьен кивнул, это было частью его задания - убедить Фердинанда Второго выгнать своих придворных евреев и казнить Абрабанелей, в частности. В этом, интендант не преуспел.

Тем не менее, в словах Ришелье не было упрека Сервьену. Он и не ожидал, что император Габбсбург, разгонит своих придворных евреев посреди войны - и уж явно не по подсказке своих французских противников.

Кардинал продолжил.

– Я, возможно, могу уничтожить итальянскую ветвь. Трудно сказать, особенно имея дело с венецианцами. Но, в любом случае, те не так важны. Ключевой момент - уничтожить их в Тюрингии.

Интендант опять попытался что-то сказать - еще одно возражение, судя по выражению его лица - но кардинал жестом остановил его.

– Да-да, - я знаю, что хорваты не смогут убить их всех за то время что у них будет. Это не важно. Зато они так разорят это место, что те Абрабанели, которые выживут, вскоре перенесут свои дела подальше.
– Он поджал губы.
– Это же евреи, ты понимаешь.

Сервьен кивнул.

– Половина жадных немцев тоже уедет. По меньшей мере половина.
– Он опять поджал губы.
– Торговцы. Фабриканты. Крысы в горящем амбаре.

– Да, - Ришелье наклонился и понюхал розы.
– Точно.

– Но нам потом ещё придется разбираться и с испанцами, - пробормотал Сервьен.
– Мы же сами пустим их в Германию.

– Умоляю, Этьенн!
– кардинал продолжал нюхать розы.
– Дай мне хоть минутку насладиться Божьим творением, прежде чем ты испортишь мне остаток дня.

*** 

Через несколько недель, в укрепленном лагере рядом с Нюрнбергом, Валленштейн смял письмо.

– Идиот.
– прошептал он и бросил письмо в огонь. Ревущее пламя в огромном камине - Валленштейн, как обычно, занял крупнейший особняк в округе - мгновенно поглотило бумагу.

Высшие командиры имперской армии держались от камина подальше, насколько могли, чтобы еще оставаться в пределах досягаемости голоса Валленштейна. Они считали, что растопленный жарким июльским вечером

камин угнетающ, даже абсурден. Но Валленштейн настаивал на огне вне зависимости от времени года.

Идиот!
– повторил Валленштейн, сложил руки за спиной и посмотрел на офицеров. Затем он, явно пародируя голос сказал: - Убейте всех евреев в городе!

Пикколомини рассмеялся.

– Ха! Легко сказать - кардиналу-то. Этот придурок считает - мы с кем имеем дело? С безоружными обывателями в застенках инквизиции?

Рядом с ним усмехнулся генерал Шпарре.

– А как, во имя Господа Нашего, он думает хорваты будут их искать?
– поинтересовался он.
– Особенно в этом нелепом месте! Читать уличные указатели? Эти невежественные ублюдки грамоте-то не обучены.

– Да даже если бы и обучены были, - пробормотал генерал Галлас и повел массивными плечами, будто отгоняя назойливых насекомых.
– Ришелье, серьезно думает, что вы можете хорватской коннице приказать убивать выборочно?
– Он хмыкнул.
– Они, может быть, пощадят собак, а может, и не пощадят. В конце концов, евреи - не собаки, спросите у любого хорвата.

Зал наполнился грубым хохотом. Огромные портреты на стенах, посредственные во всем, кроме размеров и дорогих рам, смотрели вниз неодобрительно. Наверное, это неодобрение, было странным. Блеклый род мелких баронов, который предоставил - вынужденно - своё родовое гнездо Валленштейну, мог похвастать лишь немногим, кроме неотесанности. Но такие люди, когда позируют для провинциального художника, практически всегда хмурятся. Возможно - в попытке выглядеть значительнее, или просто пытаясь совладать с ноющим мочевым пузырем.

Валленштейн подошел к столу в центе зала. Стол сильно выбивался из интерьера комнаты - это был большой, массивный кухонный стол, который приволокли в зал солдаты в тот день, когда Валленштейн завладел особняком. Вычурные и хрупкие стулья и диваны, привезенные из Вены, находились зале и раньше. Теперь они стали еще более хрупкими, хоть и менее роскошными - пребывание офицеров Валленштейна, задевавших их шпорами и проливавшими на них вино, не прошло для них даром.

А вот стол обладал достаточным запасом прочности, и спокойно сносил закинутые на него ноги в кавалерийских сапогах, бутылки с вином, а также огромную карту, занимавшую большую его часть.

Достигнув стола, Валленштейн оперся на него руками и склонился над картой. Офицеры собрались вокруг него. Где-то через минуту Валленштейн длинным костлявым пальцем указал точку на карте.

– Здесь! И лишь демонстрация.

Это будет задачей Пикколомини. Итальянский генерал наклонился и глянул на указанную местность.

– Ну если только демонстрация, пожалуй. А что-то большее...

Валленштейн кивнул.

– Умоляю. Я же не кардинал, и не думаю, что война просто может быть измерена монетой. Он может плевать на свидетелей, а я нет. Любая армия, которая пойдет в открытую на американцев, сломается как гнилая соломинка. И это мнение исходит от ветеранов Тилли, а не от кучки вонючих монахов и попов.
– Он продолжил изучать карту.
– Я не рассчитываю, что вы и впрямь возьмете Зуль. Это только отвлекающий маневр, чтобы оттянуть часть их сил.