1661
Шрифт:
Тут он в задумчивости скривил рот.
— Если только, конечно, воры не похитили секретные бумаги, а в них заключена опасность, — вскользь заметил он. — Пасквили, развешанные на дверях церквей, служат тревожным предупреждением. Откуда они взялись — дело ясное: те же налетчики сегодня обрядились в борзописцев. К счастью, дело удалось замять, так что у них ничего не вышло… пока. Те, кто прочел эту тарабарщину, ничего в ней не разобрали. Максимилиан Питон, которого скомпрометировали в пасквиле, отбыл по делам в Голландию на несколько недель — я не премину и с ним повидаться, —
Мазарини вздрогнул, но тотчас взял себя в руки: Кольбер не мог и пока ничего не должен был знать.
— Разумеется, разумеется, — уклончиво ответил кардинал. — Однако нужны результаты. Дознание продвигается?
— Продвигается, ваше высокопреосвященство. Но оно продвигалось бы куда быстрее, знай мы точно, что искать.
— Это не имеет большого значения, — недовольно сказал Мазарини. — Искать нужно вора. Вы сами только что сказали — это одни и те же люди. Найдете их, отыщутся и бумаги! Но вернемся к главному — к сумме. В ней вся загвоздка.
— Нет, если никто не возьмется проверять счета и валютные сделки.
— Этого нельзя допустить ни в коем случае! — гневно проговорил Мазарини.
— Никакой проверки не будет, ваше высокопреосвященство.
— А что если враги покусятся на мое завещание? Ведь его можно вскрыть — знаю, сам вскрывал духовную покойного Людовика XIII! Вдруг дело дойдет до парламента? У меня там и друзей-то почти не осталось! В сущности, у меня там одни враги.
— И заправляет ими господин Фуке, — как бы между прочим ехидно заметил Кольбер.
Мазарини даже не разгневался, лишь раздраженно на него посмотрел.
Кольбер смущенно улыбнулся:
— Ваше высокопреосвященство, я знаю способ устранить невыносимое сомнение — благодаря ему ваше завещание останется в целости и сохранности и будет неприкосновенно; этот способ позволит избежать любого дознания с целью выяснить происхождение богатств, завещанных, в частности, вашим родственникам.
Мазарини вздрогнул:
— Говорите, Кольбер!
— Для этого, ваше высокопреосвященство, достаточно принести все ваше состояние в дар. Таким образом, у вас ничего не останется, и у вас ничего нельзя будет отнять, а вздумай кто-нибудь учинить процесс, судиться придется с другими.
Мазарини, смертельно побледнев, едва не задохнулся.
— Да вы с ума сошли!
Он пошатнулся и ухватился за спинку кресла. Кольбер подал ему руку, помог сесть. На лбу Мазарини выступили капли пота, дыхание сделалось прерывистым, свистящим.
— Не бойтесь, ваше высокопреосвященство, рассудок мой еще никогда не был более здравым, чем теперь, когда я имею честь служить вам, — елейным голосом продолжал Кольбер. — Сейчас вы сами увидите, как мрачная картина может преобразиться в лучезарный пейзаж, подобно смене декораций в Итальянском театре!
Кольбер наклонился к кардиналу.
— В первом акте пьесы действительно есть два недостатка: вы лишаетесь состояния, и дело может закончиться судебным иском. Что нужно сделать, чтобы устранить
Глаза Кольбера засверкали странным блеском.
— Кому нельзя предъявить судебный иск? Королю, конечно. И кто не может принимать дары ни от одного из своих верноподданных, будь тот хоть его крестным, хоть первым министром? Опять же король.
Кольбер выпрямился, обошел стол и, опершись сжатыми в кулаки руками на обшитую кожей столешницу, заглянул кардиналу в глаза.
— Отпишите все ваше состояние королю. Принять его он не посмеет и вам же все обратно и вернет. В таком случае это состояние уже будет не ваше: пройдя через руки короля, оно станет неоспоримым.
Тишину нарушало только прерывистое дыхание кардинала. С торжествующим видом Кольбер наблюдал, как старик напряженно обдумывал его новое предложение.
Наконец кардинал вздохнул и положил свою ладонь на руку Кольбера, опиравшуюся на стол.
— Любезный Кольбер… — только и вымолвил он.
Разомкнув веки и посмотрев в глаза Кольберу, Мазарини спросил:
— А вы уверены, что он откажется? Ведь казна пуста…
— Я располагаю слухами, что господин Фуке замыслил пару дней назад взять новый кредит. И тем не менее. Разве король не столь же тщеславен, сколь и корыстен? Людовик XIV желает править, ваше высокопреосвященство, а это чего-то да стоит.
Изумившись его дерзости, Мазарини задумался.
— Что ж, рискнем, господин Кольбер, — решился кардинал. — Передаю себя в ваши руки. Обговорите с Розом положения, которые необходимо приписать к завещанию. Я подпишу, как только окрепнет моя рука.
Кольбер отвесил поклон и собрался было уходить, но кардинал удержал его:
— Нет, составьте все сами, Кольбер, так, чтобы ни одна живая душа не узнала. Кроме королевы — она сумеет уговорить сына.
Довольный Кольбер снова поклонился.
— К вашим услугам, ваше высокопреосвященство, — с важным видом ответил он.
— А потом обсудим брачные договоры Гортензии и Марии. Боже мой, — прибавил Мазарини, будто обращаясь к самому себе, — как же все это тяжело, как тяжко, Боже мой…
Дверь захлопнулась, и кардинал понял, что Кольбер оставил его.
23
Дворец Мазарини — понедельник 28 февраля, пять часов пополудни
— А там кто?
Жюли наклонила голову к Габриелю.
— Там, — шепотом ответила она, делая едва уловимые жесты, — там принц Конде, а там княгиня Пфальцкая, она все никак не отойдет, с тех пор как Олимпия Манчини начала подкапываться под нее, чтобы прибрать к рукам интендантскую службу и управление прислугой королевы. Видишь, какая насупленная! А ту, с кем она разговаривает, зовут Луиза де Гонзаг, она супруга польского короля и бывшая подруга Сен-Мара. Гляди, позади нее герцог Вандомский. А это госпожа де Шеврез. Забавно, все бывшие сторонники Фронды собрались у кардинала, против которого учиняли заговоры.