18+, или Последний аргумент
Шрифт:
Валенсия выпрямилась и как-то разом преобразилась. Куда подевались эти скромно согнутые плечи курьерши, этот огорченный взгляд, эта приниженная и почти шаркающая походка? Освободив стянутые на затылке волосы и растрепав их по плечам, она снова стала стройной красоткой с гордо поднятой головой и тем вызывающим взглядом, каким умеют смотреть на мир девушки, знающие себе цену. Именно этим победным взглядом она окинула всю Пятую авеню – и густой поток клерков, высыпавших сюда в обеденный перерыв потрепаться и перекусить, и иностранцев, спешащих из одного дорогого магазина в другой с бумажными сумками «Lord & Taylor», «Saks Fifth Avenue» и «Victoria Secrets», и курьеров с рюкзачками, летящих по тротуарам на роликовых коньках.
Да, три недели назад на том побережье, в Калифорнии, она получила удар под дых. Там, во Фримонте и Сан-Хосе, она впервые в жизни начала ощущать к мужчине какое-то особое, почти материнское чувство, и вдруг он сам, сознательно и добровольно, подложил ее полковнику Брауну только для того, чтобы получить финансирование
Одно хорошо – резко, одним крутым поворотом судьбы она избавилась от преследования. Пусть эти испанцы – кто бы они ни были, мафиози, ФБР или московское ФСБ – ищут ее в Калифорнии. Пусть они допрашивают Марка и Ребера – она исчезла из их жизни, растворилась в Америке, как свист в воздухе.
И все же… Если у вас в кармане было почти двести тысяч долларов, муж-профессор без пяти минут лауреат Нобелевской премии и любовник-миллиардер, и вдруг вы остались почти ни с чем – какие-то несчастные двадцать тысяч баксов (даже «Тойоту» пришлось бросить в Калифорнии, потому что при ее покупке Марку выдали title [10] на его имя) – как вы будете чувствовать себя? Перелет в Нью-Йорк, гостиница на западе Манхэттена (не в Бруклин же ей ехать, в конце концов!), кое-какая теплая одежда на первое время (в Калифорнии теплое было ни к чему) – и вот уже от двадцати тысяч осталось только семнадцать. А когда на западе 73-й улицы нашла крошечную студию за 2300 баксов в месяц, и пришлось сразу отдать арендную плату за первый и два последних месяца, то – о, ужас! – осталось только десять! От страха сердце защемило! Конечно, с точки зрения простого обывателя, и отель на западе Манхэттена, и, тем паче, студия за 2300 в месяц – это было безумием и расточительством. И будь Валенсия заурядной простушкой, впервые попавшей в Нью-Йорк, она бы забилась в какую-нибудь дешевую квартирку в Квинсе или Бруклине – и что? Пошла бы продавщицей в «Macy’s» или официанткой в «Pizza-Hot»? На восемь долларов в час? Нет уж, извините! Валенсия не привыкла сдаваться и – учтите – ей было уже двадцать пять! А в двадцать пять любая одинокая женщина, даже простушка, считает, что всё, это последний рубеж, пан или пропал, сейчас или никогда!
10
Title – документ на владение машиной.
Да, Валенсия пошла на смертельный риск, но… победила их всех – и клерков, зарабатывающих десять, ну, максимум пятнадцать долларов в час, и тех лощеных и откалиброванных секретарш, которые получают – смешно сказать – аж двадцатку! А она, Валенсия, за три часа работы и двадцать два телефонных звонка сняла четыре тысячи четыреста долларов! А сколько еще не пройденных ею офисных небоскребов на одной только Пятой авеню!
Вы, конечно, спросите: как? Как можно двадцатью телефонными звонками сделать четыре тысячи баксов? Ладно, вам, как своим читателям, я, так и быть, скажу. Только имейте в виду – это не очень кошерно. В списке телефонных компаний Нью-Йорка она нашла самую маленькую, обслуживающую только Северный Квинс телефонную компанию «Optimum International Telephone Calls, Inc.», затем сняла в этом Северном Квинсе дешевую крохотную студию и зарегистрировала в «Optimum International», что каждый звонок на ее номер стоит двести долларов. А потом, как вы видели, стала обходить самые богатые компании на Пятой авеню и оттуда звонить самой себе. Вот и всё! За эти звонки «Optimum International Calls» брала деньги с этих компаний и переводила на ее счет. Никто до этого не додумался, кроме самых первых русских эмигрантов сорок лет назад, но те умники зарвались, начисляли себе по тысяче и даже две тысячи долларов за звонок, и их, конечно, вычислили и накрыли. Однако с тех пор прошла уйма времени, а все новое – это, как известно, хорошо забытое старое (только не инструкторами «Розария № А08», которые для своих агентов коллекционируют все аварийные способы выживания на Западе). Конечно, и Валенсия могла назначить тысячу долларов за звонок, но зачем подставляться? Для большой компании, которая каждый день говорит по телефону со всем миром, двести долларов – ерунда, если в бухгалтерии этой компании даже обратят внимание на эту сумму, они не станут тратить время на расследование. А Валенсия не собирается заниматься этим постоянно, ее цель за месяц собрать тысяч сто и тут же съехать с квинсовской квартиры, чтобы и концов не оставлять.
Победно усмехнувшись и поправив на плече ремешок холщового рюкзачка, она двинулась вниз по Пятой авеню.
2
Да, свою первую и основную квартиру с боковым видом на Централ-Парк она снимала на 73-й Вест-стрит за 2300 долларов в месяц. Но
Вы знаете, кто бегает в такую рань по Центральному парку?
Нет, не Вуди Аллен и не Миа Ферроу, которые тоже живут с окнами на Центральный парк – они, к сожалению, уже не бегают, а только смотрят на бегунов из своих апартаментов. Но будущие Аллены и Ферроу, а также нынешние молодые и пожилые миллионеры и даже миллиардеры, проживающие на Ист– и Вест-Сайд между 59-й и 90-й улицами, – вот кто бегает тут в такую рань или прогуливает своих собак.
При этом следует сказать, что эти пробежки не были для Валенсии средством охоты за очередным научным или военным секретом. Нет, она просто держала себя в спортивной форме и готовилась к очередной битве – выживанию в Нью-Йорке и его покорению. Да, тысячи молодых красоток ежедневно приезжают в Нью-Йорк с той же целью, лелея в душе знаменитый мотив «If I can make it there, I’ll make it everywhere». Но они приезжают нищими и, начиная с нуля, с какого-нибудь Бронкса или Бруклина, спешно идут на любую работу, которая засасывает и держит на дне. А Валенсия, как мы уже сказали, прошла профессиональную подготовку сначала в «Розарии», а затем в парижской «Камилле»…
Впрочем, хватит болтовни. Просто взгляните на Центральный парк так, как ранним солнечным утром видит его великий лирик Вуди Аллен из окна своей спальни. Зеленые купола деревьев освещены мягким солнцем, встающим на Исте; по извилистой 72-й, пересекающей парк с запада на восток, катит поток машин и желтых такси; а по всем остальным дорожкам бегут, бегут от старости и инфаркта юные красотки и молодые красавцы. Под какую музыку снял бы это Вуди Аллен? И на кого наехал бы он трансфокатором, объективом с переменным фокусным расстоянием, до крупного плана так, чтобы держать этот крупный план долго-долго, любуясь сначала ее красивым телом, выпуклой грудью и шоколадным загаром, а потом длинной шеей, полными чувственными губами, большими карими глазами и копной каштановых волос, прихваченных тонкой банданой?
Но даже если Вуди Аллен, занятый своей юной женой, проспал нашу красавицу, вы-то увидели ее, правда?
О чем она думает на бегу под музыку в своем айфоне?
О, в этой гордо поднятой головке клубится целый рой мыслей! Во-первых, будет ли искать ее Марк? Наверное, нет, зачем ему теперь формальная жена – русская шпионка? Он теперь ночей спать не станет, боясь, что ее раскроет ФБР. Но пойдет ли он сам в ФБР, чтобы заявить на нее? Поначалу, конечно, не пойдет, ведь он знал, что она шпионка, и скрывал это почти два года. А с другой стороны, он же трус, он не сможет все время жить под страхом, что ее вдруг арестуют, а его обвинят в сотрудничестве с Москвой. Следовательно, помучавшись, он все-таки может пойти в ФБР или полицию. И, выходит, нужно срочно дать Марку развод, это его успокоит. Адвокат, ей нужен американский адвокат по бракоразводным процессам. Только убрав опасность в тылу, можно, развязав себе руки, двигаться дальше по жизни.
Второе. Да, она молодая, красивая, независимая – ну, или почти независимая. Но она всегда имела за спиной «каменную стену» – сначала воспитателей детского дома на Кубе, потом «дядю Ивана Серпухова» и учителей пионерского лагеря «Ласточка», потом ФСБ и «Камиллу», потом Марка-мужа и Ребера-любовника. По одному ее слову Ребер присылал за ней самолет, по одному ее взгляду Марк становился шелковый и готов был носить ее на руках. Но они оба продали ее за спасение своего бизнеса, и теперь она совершенно одна. Одна в этом гигантском городе, в этой стране, в этом мире. А женщина не может в одиночку бороться со всем миром, это противоестественно. Если женщина остается одна, ей хочется забиться в угол, накрыться одеялом, скулить, плакать и жалеть себя. Но от Валенсии вы этого не дождетесь! Черта с два! Вперед! Каждое утро подъем в 6.15 и уже в 6.30 – Центральный парк, беговая дорожка…
Третье…
– Извините, у вас есть минутка?
– Нет…
– Как вас зовут?
Надо же, какой идиот! Глупей подката не смог придумать! Да пошел ты, только сбил с мыслей…
Валенсия резко прибавила скорость и ушла в отрыв.
3
И все-таки, чем занят ее день?
В восемь утра – легкий завтрак на веранде «Argo Tea Cafe» на углу Бродвея и 58-й улицы, или в «South Cafe» на 59-й. Здесь можно съесть круассан со стаканом апельсинового сока или белковый омлет с грейпфрутовым соком и чашечкой эспрессо. И вовсе не обязательно, разглядывая поток прохожих и машин за окном, тупо ждать, что к тебе подсядет какой-нибудь Джонни Депп или Дональд Трамп. Можно сидеть с айпадом, просматривая свежие новости про очередное ограбление банка, приближающиеся президентские выборы и объявления адвокатских контор в «Желтых страницах». А потом, конечно, домой на 73-ю Вест, переодеться в бедную курьершу и с девяти утра до двенадцати или даже до часу дня обойти на Пятой авеню еще двадцать – двадцать пять офисов и срубить еще четыре или четыре с половиной штуки на свой будущий главный бизнес.