1812 год. Поход в Россию
Шрифт:
Около 3 часов Уваров получил от Кутузова приказание вернуться назад и снова занять прежнее место на позиции; итак, мы отошли назад и между 4 и 5 часами прибыли на наше прежнее место позади Горок, где и построились.
Генерал-лейтенант граф. Александр Иванович Остерман-Толстой. Гравюра Ф. Вендрамини по оригиналу Ф. Ферье. 1814 г.
Весь ход сражения был чрезвычайно прост. Ввиду того, что Тучков помешал охвату левого крыла, французы стали напирать перпендикулярно на центр и левый фланг всей тяжестью своих масс. После первого же часа сражения на подкрепление левого фланга был послан Багговут, несколько позднее центр был поддержан Остерманом, а отдельные гвардейские части были направлены на усиление фронта. Так тянулось сражение
В армии все еще полагали, что результат сражения является сомнительным. Шел разговор о том, что следует удержать за собой поле сражения, которое, собственно, еще не было утрачено, и этим упорством добиться победы, так как французы также обнаруживают признаки большого истощения. Но по существу вопрос был уже окончательно решен, и хитрый Кутузов не сомневался больше в том, как ему надлежит поступить. Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще возросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом.
Со своей стороны, Наполеон мог ожидать отступления Кутузова: если бы он в этом отношении ошибся и русские 8-го еще продолжали бы оставаться на поле сражения, то ему пришлось бы их вновь атаковать. Не подлежит ни малейшему сомнению, что он так бы и поступил. Другой вопрос, был ли бы в состоянии Наполеон, имея в распоряжении еще достаточно времени до конца дня и располагая значительной массой совершенно свежих войск, совершить в этот день еще одно большое усилие и довести свою победу до полного разгрома неприятеля? Конечно, это было бы более в духе того метода, которому он обязан столькими успехами на войне. Возможно, что новыми атаками всех родов войск он добился бы новых успехов и достиг бы того предела, за которым кавалерийские массы при преследовании могли бы завершить разгром русской армии. Однако если стать полностью на ту точку зрения, которую в этот момент должен был занимать Наполеон, а именно — вспомнить, как огромно было его предприятие в целом, какие громадные силы он собрал для него и как эти силы против всякого ожидания быстро таяли, вызывая опасение, что их может оказаться недостаточно, то станет понятным, что с этого момента важнейшей задачей для него могло представляться сохранение своей армии до того времени, когда зайдет речь о мире. Победа была в его руках, Москву он мог рассчитывать и так занять; выдвигать более крупную цель, поставив на карту последние силы, казалось ему, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума.
Пусть нам не приводят того довода, что вследствие обычного противопоставления интересов обоих полководцев один из них обязательно должен был сделать ошибку, а именно: раз новый бой не был в интересах Кутузова, то он непременно должен был быть в интересах его противника. Это противопоставление относится лишь к конечной цели, но не к средствам. Обе стороны могут быть одинаково заинтересованы в том, чтобы искать боя или избегать его. Если бы Наполеон имел твердую уверенность, что ему удастся окончательно разгромить русскую армию, он, конечно, затратил бы на это еще часть своих сил; но русские очень храбры, они еще сохраняли полный порядок, местность, являвшаяся довольно открытой для России, все же не представляла вполне благоприятных условий для действий кавалерии; дорога на Москву была настолько широка, что русские могли следовать по ней двумя колоннами, рядом с которыми еще оставалось место для движения их артиллерии, так что отступление могло быть совершено, собственно говоря, четырьмя колоннами по одной и той же дороге, что чрезвычайно облегчало и обеспечивало отход армии. Все эти обстоятельства указывали, что игра будет нелегкая и связанная с крупными потерями. Далее, не надо забывать, что никогда оба полководца не базируются на одинаковых данных, что каждый их них всегда знает свое положение лучше, чем положение другого, а потому их умозаключения никогда не могут быть тождественными.
Итак, мы признаем, что итог Бородинского сражения не вызывает в нас никакого удивления в отношении поведения обеих сторон; наоборот, мы находим его вполне соответствующим естественному ходу событий.
Теперь еще несколько слов о диспозиции обеих сторон.
Как
Кутузов по справедливости должен был себе сказать, что в бою против морально и материально превосходного противника на позиции, не являющейся сильной, нет никакого разумного основания рассчитывать на победу. Поэтому следовало базироваться на прочих преимуществах обороны, а именно — на знакомстве с местностью и на обладании ею, чтобы использовать внезапность, т. е. ему следовало увязать свое оборонительное построение со средствами перехода в энергичное наступление.
Раз это контрнаступление должно было воздействовать посредством внезапного, а следовательно, короткого удара, то при выгнутом очертании фронта повести его следовало на том фланге, где нужно было ожидать атаки противника. Таковым, несомненно, являлся левый фланг; одно из преимуществ позиции русских и заключалось в том, что это можно было предвидеть с полной уверенностью.
Итак, мы полагаем, что Кутузову следовало, несомненно, принять меры для обороны местности вправо от Московской дороги до самой Москвы-реки; эту оборону следовало даже возможно резче подчеркнуть и соорудить здесь много укреплений; впрочем, занимать этот участок надлежало лишь демонстративно, только лишь для того, чтобы иметь возможность отразить первый натиск; далее, ему следовало остальные войска правого крыла, корпус генерала Тучкова и часть кавалерии центра объединить в массу численностью в 50 000 человек и скрытно расположить ее на удалении добрых получаса ходьбы и даже большем позади левого фланга армии; местные условия — многочисленные заросли — благоприятствовали этому. Гвардия оставалась бы в прежнем своем положении, в качестве резерва обороняющейся части армии, а также для прикрытия в первый момент левого фланга на случай направления против него главных усилий неприятеля.
Когда же после первого наступления, т. е. по истечении первых часов боя, масса войск, предназначенная для наступательных действий, была бы двинута против правого крыла неприятельской армии, то успех ее зависел бы от степени внезапности ее появления, а также и от других случайных обстоятельств; во всяком случае, ее естественная роль в сражении не отпала бы и не была бы умалена; таким образом, и в данном положении от соотношения сил обеих сторон зависело бы, кому идти вперед, а кому — отступать. Однако русские могли иметь то преимущество, что они находились бы по отношению к противнику в охватывающем положении.
Впрочем, довольно об этом!
В ночь с 7 на 8 сентября русская армия отступила, и притом, как мы уже упоминали, она двигалась по одной дороге четырьмя колоннами рядом. Прошла она всего лишь одну милю, только за Можайск; это может служить достаточным доказательством того, что она сохраняла порядок и боеспособность, необычные после проигранного сражения. Автор также может засвидетельствовать, что он не заметил ни малейшего следа разложения в армии, о котором говорит в общем весьма беспристрастный французский писатель Шамбре. Число пленных не превышало нескольких тысяч, а число потерянных орудий исчисляется от 20 до 30. Следовательно, трофеи были незначительные.
Отсюда отступление до Москвы продолжалось безостановочно, но небольшими переходами. Бородино находится в 15 милях от Москвы, и это расстояние было пройдено в 7 переходов, так что через Москву армия прошла 14 сентября.
Командование арьергардом было возложено на генерала Милорадовича, арьергард состоял из 10 000 человек пехоты и приблизительно такого же количества кавалерии. При арьергарде находился и генерал Уваров со своим корпусом. Французы серьезно не нажимали на русский арьергард. В авангарде шел Мюрат с огромной массой кавалерии. Обе стороны обычно сталкивались только после полудня, развертывались, начинали перестрелку, в течение нескольких часов велся артиллерийский огонь, после чего русские снова отходили на некоторое расстояние, и обе стороны становились биваком. Этот марш также носил характер известной усталости и стратегического бессилия.