1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
В центре находились три дивизии Даву под началом генералов Морана, Гюдена и Фриана, на левом фланге – Ней с двумя дивизиями, одна из которых вюртембергская, на правом фланге Понятовский тоже с двумя дивизиями, а правее него легкая кавалерийская дивизия генерала Брюйера – всего около 50 000 чел. Французские колонны устремились вперед. Всадники Брюйера атаковали русских драгун под началом генерала Скалона и смели их с поля, убив командира. Пехота пробилась в предместья и вынудила защитников к отходу. Русские попытались контратаковать, но были отброшены после отчаянной рукопашной. «В оба дня под Смоленском я атаковал в штыки, – вспоминал русский генерал Неверовский. – Бог сохранил меня, а в мундире моем остались три дырки от пуль» {337} . В конце концов французы добрались до городских стен и попытались забраться на них. Тщетно. У них отсутствовали лестницы, а потому не оставалось ничего иного, кроме как попробовать вскарабкаться по кладке.
337
Neverovskii, 79.
Огюст
338
Tirion, 172–3; см. также Faber du Faur 102 & Fanneau de la Horie.
Шарль Фаре, лейтенант 1-го полка пеших гренадеров Старой гвардии, рассказывал в письме матери, что никогда не видел французских солдат, дравшихся с большей отвагой. Сам Ней утверждал, что атака одного батальона 46-го линейного полка стала самым храбрейшим деянием вооруженных людей на его памяти [88] . Но не все пребывали в приподнятом настроении. Генерал Эбле и его коллега, картограф Grande Arm'ee генерал Арман Гийемино, не находили никакого смысла в крупномасштабном фронтальном штурме городских стен. Они видели, что 12-фунт. ядра полевых пушек, подтянутых Наполеоном для обстрела, практически бесполезны, так как застревают в мягкой кладке укреплений и не в состоянии пробить брешей в массивных стенах. «Ему всегда хочется схватить быка за рога! – воскликнул Эбле, качая головой. – Почему бы не послать поляков перейти Днепр в двух лье выше по течению от города?» {339}
88
этот эпизод относится не к штурму смоленских предместий 17 августа, а к предыдущему дню 16 августа, когда батальон 46-го линейного полка пытался в одиночку штурмовать Королевский бастион, но был отражен превосходящими силами русской пехоты. – Прим. ред.
339
Far'e, 263; Labaume, 106; Denni'ee, 49–50.
Кроме них – вот уж точно! – не испытывали радости от происходившего горожане Смоленска. Утром жители предместий взяли оружие у убитых солдат и заняли места в поредевших рядах защитников. Священники, подняв высоко распятия, несли их впереди ополченцев и умирали вместе с воинами. Когда солдаты отступили, гражданские устремились за ними. «Жители бежали в ужасе, таща за собой пожитки. Там видел я доброго сына, несшего на плечах немощного отца, здесь – мать, прокладывавшую себе путь по безопасной дорожке в направлении наших позиций и прижимавшую к себе малюток, бросив все прочее в жертву неприятелю и огню», – вспоминал один артиллерийский офицер {340} .
340
Sukhanin, 277.
Если верить пятнадцатилетнему офицеру Симбирского пехотного полка, судьбе таких людей не стоило завидовать и после того, как им удалось пробраться за стены в старый город. «Свидетелем какому же ужасному смятению внутри стен я стал! Жители, веря, что неприятель будет отражен, остались в городе, но сильнейший и ожесточенный штурм в тот день убедил их, что к утру тот уже не будет в наших руках. Плача в отчаянии, они бросались в святилище Матери Божьей, где молились на коленях, затем спешили к себе, собирали плачущие семьи и оставляли дома, переходя по мосту в чрезвычайном смятении. Сколько слез! Сколько плача и горя и, в конечном счете, сколько жертв и крови!» {341}
341
1832 god v Vospominaniakh Sovremennikov, 113;
Грандиозный спектакль второй половины дня с наступлением вечера обратился в сцену адского представления. Мортирные бомбы, которыми французы осыпали город, привели к возгоранию его преимущественно деревянных зданий. Пожар быстро распространялся. Барон Икскюль из русского Кавалергардского полка говорит о многих людях, беспомощно наблюдавших за тем, как пламя охватывает один из старейших городов с его жителями. «Я стоял на горке. Кровопролитие происходило прямо у моих ног. Тень делала выше яркое сияние пожаров и огня, – писал он. – Бомбы с сияющими следами от них уничтожали все на своем пути. Стоны раненых, крики “ура!” еще сражавшихся, глухой звук падавших и раскалывавшихся камней – от всего этого у меня волосы вставали дыбом. Никогда не забуду ту ночь!» {342}
342
Uxk"ull, 74; также Radozhitskii, 111.
Наблюдатели на французской стороне в равной степени находились под впечатлением «величественного ужаса» представления. Мысли иных обращались к сценам падения Трои. «Сам Данте нашел бы тут вдохновение для описания ада», – замечал капитан Фантен де Одоар. Французы продолжали попытки штурмовать стены, а город уже пылал, и черные силуэты защитников просматривались на фоне бушевавшего за ними пламени, словно «черти в аду», как выразился барон Булар. Схожие мысли приходили в голову и Коленкуру, стоявшему перед палаткой Наполеона и смотревшему на происходящее. Вдруг кто-то похлопал его по плечу. То был император, тоже вышедший взглянуть на происходящее. Он сравнил зрелище с извержением Везувия. «Не находите ли вы сей спектакль замечательным, monsieur le grand 'ecuyer?» – добавил он. «Ужасным, государь», – прозвучал ответ Коленкура {343} .
343
Bourgoing, Souvenirs, 101; Fantin des Odoards, 318; Boulart, 248; Caulaincourt, I/394.
Каким бы величественным ни было представление, у Наполеона совершенно отсутствовали причины для воодушевления. Когда той ночью сражение, наконец, закончилось, стало ясно: французы ничего не выиграли, потеряв, по крайней мере, семь тысяч человек убитыми и ранеными. Барклаю тоже радоваться не приходилось. Если не считать удовлетворения по поводу осложнений, созданных им на пути французов к победе, русский командующий не достиг ничего, но из строя выбыли 11 000 солдат и офицеров, не считая двух генералов.
Барклай осознавал невозможность оставаться там, где находился, сколько-нибудь долгое время, так как переход Наполеона через Днепр выше по реке являлся лишь вопросом времени, после чего русские будут отрезаны. Генерал сделал символический жест – двое суток оборонял Смоленск, теперь же наступал момент подумать о спасении армии. Потому главнокомандующий приказал Дохтурову покинуть город, предварительно предав огню оставшиеся запасы снабжения и всего того, чем только противник мог воспользоваться в своих целях, а затем разрушить за собой мосты. Святая икона Божией Матери Смоленской к тому времени была уже вывезена из святилища, помещена на орудийный лафет и отправлена по мосту на северную сторону реки.
Приказы Барклая бросить город вызвали всеобщее возмущение. «Я и выразить не могу всю глубину царившего там негодования», – писал генерал сэр Роберт Уилсон, только что прибывший на пост британского «специального уполномоченного» при ставке русских. Один за другим старшие офицеры упрашивали Барклая переменить решение или, если он твердо намерен отступать, позволить им остаться и сражаться до последней капли крови. Багратион написал командующему записку с требованием защищать Смоленск любой ценой. Беннигсен, полностью противореча прежнему собственному убеждению о бессмысленности сражения на данном этапе отступления, теперь тоже выступал за драку насмерть как на последнем рубеже. Он ворвался в ставку в сопровождении великого князя Константина Павловича и стаи генералов с настоянием к Барклаю изменить планы. Цесаревич Константин по существу приказал ему отменить «трусливый» приказ и развернуть генеральное наступление на французов. «Вы немец, вы колбасник, вы предатель, вы негодяй, вы продаете Россию, – орал он на Барклая во всеуслышание. – Я отказываюсь оставаться под вашим началом», – прибавил он ко всему и пообещал передать гвардейский корпус под командование Багратиона. Константин продолжал осыпать оскорблениями Барклая, смотревшего на него в полном молчании. «Пусть всякий делает свое дело и позвольте мне делать мое», – заключил тот, наконец, прекращая спор. Тем же вечером цесаревич Константин получил приказ Барклая отвести царю важное письмо и передать командование гвардией генералу Лаврову {344} .
344
Wilson, Diary, I/148–9; Barclay de Tolly i Otechestvennaia Voina, окт. 1912, 125; Josselson, 119; Bennigsen, Zapiski, июл., 102, 114; Barclay de Tolly i Otechestvennaia Voina, окт. 1912, 129, 128.