19 рассказов
Шрифт:
Потому лучше уж задать более содержательный вопрос: что бывает, когда двадцатилетний парень и шестнадцатилетняя девушка месяц почти не разлучаются? Вот в том-то и дело.
И вот тут надо отметить некоторую странность. Говорят, новое поколение опытное: видики смотрит и малость обучено поведению в случае, если оно сталкивается с разницей полов.
Но нет. Наташа никому ничего не говорила: ни подруге, с которой ездила на юг, ни матери. Может, ждала, что друг напишет, она ему расскажет о случившейся беде и он что-нибудь придумает.
Значит, так. Когда уже стало заметно, что Ларисе Григорьевне быть бабушкой, и Наташа
Все! Теперь только вперед. Нет, ведь это ж какая загадка: новый человек на свет появится, и кем он станет, и что его ждет. Это с одной стороны. Ну, если решили, только вперед и вперед. Но, с другой стороны, возникает вполне уместный вопрос: а как жить? Нет, не в смысле вдыхать кислород, а выдыхать что-то иное, менее полезное, а так жить, имея в виду такую малость, как, например, денежка.
А ничего, доченька, как-нибудь проживем. А что еще может сказать мать? Говорить: гадина, как же это ты так сразу да в столь юные годы нагуляла ребеночка? Поздно. Да и неполезно для будущей мамы с ребеночком в животе.
Первое полугодие Наташа отучилась в прежнем своем классе, а потом перешла в вечернюю школу. Ну да, в дневную школу ходить непедагогично и может вызвать эпидемию в смысле дурного примера.
Вот какие были планы: до годика посидишь с младенцем, а потом ясли, ты пойдешь учиться, я найду еще одну лавочку для бухгалтерского учета.
Вот эти планы можно забыть. Поскольку они почти никогда не сбываются.
Выпускные экзамены Наташа сдать не успела.
Все! Обвал. Внучечка родилась здоровенькой, а мамочка из роддома не вышла. Нет, словно бы на улице не конец двадцатого века, а какие-то иные времена, век примерно так двенадцатый. Как потом объясняли Ларисе Григорьевне доктора, ребеночек расположился не как положено, а как-то особенно зловредно и самостоятельно на белый свет не появится ни при каких условиях, и вот надо либо ребеночка извлечь, но вряд ли живого, либо рискнуть здоровьем мамочки — в смысле операции, прочее. Нет, вы уж ребеночком не рискуйте. Это был выбор мамочки, не в смысле Ларисы Григорьевны, а в смысле мамочки ребенка.
Все! Из роддома Наташа, значит, не вышла. Младенчику всего два дня, а он уже сирота. Ну, что тут скажешь? Ничего. Молчание. Одно только молчание.
Девочка. И назвали ее Настенькой. Сколько-то побыла в роддоме, а потом ее перевели в дом малюточки (или в дом младенчика — это одно и то же).
Больше некуда. Потому что после такого горя здоровье Ларисы Григорьевны начало стремительно и неудержимо разваливаться.
Сперва заболели почки. Но странное и даже удивительное дело: заболели почки, а запрыгало, вернее, засвистело кверху давление. Да так стремительно и в такие высокие дали, что это даже докторов изумляло. То есть ваши цифры зашкаливают мой аппарат, и такого быть не может. Да, доктор, такого быть не может, но есть. Главное — постоянные
Так что когда туман рассеивался и в голове прояснялось, это было так неожиданно и приятно, что Лариса Григорьевна изумленно говорила: ну, как все-таки жизнь прекрасна.
Лечитесь, снижайте давление, а то сосудик в голове однажды не выдержит напора и лопнет. Лариса Григорьевна, понятно, лечилась, но исключительно доступными ее доходам лекарствами. Это понятно.
В общем, если говорят, что сосудик лопнет, он, пожалуй, прислушается к мнению опытных докторов и однажды лопнет. И тогда наступает парализация. Правда, у Ларисы Григорьевны легкая. Правая рука и правая нога были слабые, а речь малость спотыкалась. Ларису Григорьевну на месяц положили в больницу, и все почти восстановилась. Она даже — и это главное — писать могла. Чуть-чуть спотыкалась речь, но Лариса Григорьевна приучила себя говорить медленно, тщательно выделяя каждое слово. Так что речь ее стала внятнее и чище, пожалуй, чем у многих дикторов телевидения.
Доктор, когда закрывала больничный лист, сказала: я не имею права выписывать вас на работу, надо переводить на инвалидность. Ответ был короток: а как жить? Ну, ладно, давайте рискнем.
Рискнули. И через полгода повторение. Правда, уже парализация слева. Снова больница, рука, нога снова восстановились, но не до конца, и Лариса Григорьевна малость прихрамывала.
Теперь-то уж рисковать не стали, а посадили на инвалидность. А какие это жалкие слезки даже в сравнении со школьной зарплатой, и говорить не стоит. Как жили? Подробности, пожалуй, излишни, тут опытному человеку и так все ясно.
Но главное, что тревожило Ларису Григорьевну: а что дальше? Два ударчика она перенесла, третий очень даже вероятен: давление-то по-прежнему в космических высотах — и она этот ударчик может не перенести. Да, жизнь прекрасна, кто спорит, но с ней в ближайшее время придется расстаться.
Нет, неправда, что с этим Лариса Григорьевна так уж и смирилась, нет. Напротив того, верила в чудо, вдруг — бах! — давление однажды упадет и больше не станет повышаться. Несомненно, так оно, разумеется, и будет, однако приходилось учитывать и более свирепый вариант: она в ближайшие годы улетает.
А как же ее девочки? Ну, вот как без нее будут жить дочка и внучечка?
Жилье у дочки есть — это уже большой плюс. Ладно, без Ларисы Григорьевы она выучится вряд ли (да и с ней, пожалуй, тоже), пойдет в продавщицы, закончит курсы бухгалтеров, то есть как-то выживет. А внучечка? Вот как раз Настенька? Она жила в доме младенчиков (или в доме малюточек, что, значит, одно и то же), и Лариса Григорьевна забирала ее домой на субботу и воскресенье.
Но все время не оставляла тревога: а что дальше? Валя успокаивала мать: да я сама Настеньку воспитаю. Но это так, смех один и детские лепетания.
А если серьезно: что будет после Ларисы Григорьевны? Нет, все понятно, жизнь, как ей и положено, будет струиться и далее, с восходами и закатами, со снегом и жарой, но без Ларисы Григорьевны, и тут уж ничего не поделаешь. А вот что будет — в случае свирепого исхода — с внучечкой: ее кто-нибудь удочерит, или она пойдет по детским домам.
Близких родственников у Ларисы Григорьевны не было, помимо бывшего мужа, конечно. Но если он бросил дочек, то соображения, что ему можно на шею посадить внучку, нужно сразу отбросить.