1900. Русские штурмуют Пекин
Шрифт:
На объявлении было приписано: «Пусть прохожие следят за тем, чтобы иностранцы не сорвали объявления».Возле стояли китайские полицейские и с почтением взирали на прокламацию боксеров.
Лиу смотрел и только посмеивался.
В «Лучезарном Тереме»
«Лучезарный Терем», к которому нас подвезли рикши, находился в темном переулке, в самом начале китайского квартала. Он имел темный, грязный и неряшливый вид и был расположен в двух этажах китайского дома: внизу бакалейная и виноторговля для европейцев попроще, матросов и солдат, наверху ресторан со смешанной европейско-китайской кухней.
Мы поднялись наверх и заняли отдельный кабинет. По стенам висели китайские картины, рисованные по стеклу и изображавшие не только идиллические домики с прекрасными китаянками, но и китайские военные крейсера, под которыми лиловая вода клубилась барашками. Комнату украшали полинявшие зеркала и китайские искусственные цветы, яркие и пестрые. Подали китайские сласти, европейский обед и французское шампанское шанхайского
Леонид Иванович Лиу, умный, дельный и предприимчивый китаец, еще в Пекине хорошо изучивший китайский и русский языки, был переводчиком при ямыне Чжилийского вице-короля и преподавателем русского училища. За свои заслуги, несмотря на молодые годы, он был награжден синим шариком четвертой степени [44] . Он любил Россию и русских и искал друзей среди русских. Над боксерами он смеялся. Избалованный служебными успехами, он несколько иронически смотрел на окружающее:
44
Cоответствие — капитан, майор (командир батальона).
— От наших сумашедших боксеров никакого толку не будет. Они только причинят нам множество неприятностей. Это дикий невежественный народ, который верит, что достаточно проглотить чернослив, чтобы устрашить вражеское войско, и поесть черного гороху, чтобы взять неприятельскую крепость. Но некоторые наши министры не лучше боксеров, так как подобно им они ничего не понимают в иностранных делах. Я совершенно не могу себе объяснить, на что они рассчитывают. Ведь не на наши войска, от которых так же мало пользы, как и от самих мандаринов, и которые не умеют стрелять и только потому носят ружья, что не умеют заняться другим, более полезным и почтенным делом.
— Неужели у вас нет хороших регулярных войск?
— Хорошо дисциплинированные войска есть у генералов — Не, Сун и Ма, но только их очень мало. Больше войск на бумаге. Очень хорошие обученные войска в Маньчжурии и у Юань Шикая, но он их сюда не пришлет, так как ему нужно охранять Шаньдун от германцев, с которыми труднее справиться, чем с боксерами. Поэтому боксеров он сплавил сюда, а себе развязал руки [45] . Немцы, может быть, и хотят что-нибудь еще оторвать на Шаньдуне, как они оторвали Цзяочжоу, да только не могут найти повода, чтобы придраться, так как Юань Шикай очень умен и осторожен. Это наш второй Ли Хунчжан.
45
Юань Шикай крайне жестко подавлял любые выступления ихэтуаней и Шаньдуне, в начале 1900 г. им были публично расстреляны несколько лидеров тайных обществ. К концу марта ихэтуани в Шаньдуне практически не проявляли активности.
— Инструктора принесли вам какую-нибудь пользу?
— Я думаю — никакой. Они устраивали парады с нашими войсками, получали большое жалованье, больше им ничего не было нужно. Наши солдаты очень довольны, что научились маршировать по-иностранному. Если им прикажут драться с боксерами, они будут драться. Если прикажут стрелять в иностранцев, они будут стрелять в иностранцев. Им это совершенно все равно. Но если где будет возможно пограбить, там они всегда будут заодно с боксерами.
Как теперь народ относится к боксерам? — продолжал Лиу. — Глупый, невежественный народ, который знает об иностранцах только понаслышке или по миссионерам, переодетым в китайское платье, верит, что боксеры — посланники неба и избавители от иностранных дьяволов. Поэтому они наобум идут за боксерами, так как ничего не понимают. Горожане и купцы, которые постоянно имеют дела с иностранцами, вовсе не на стороне боксеров. Они знают, какие бедствия будут причинены боксерами, но они ничего не могут поделать. Многие из них уже теперь уезжают из Тяньцзиня в более отдаленные и спокойные места.
Бой разлил в бокалы легкое шампанское вино, которое китайцы пьют не менее охотно, чем европейцы, и так же хорошо различают его марки.
— Расскажите, Леонид Иванович, все, что вы знаете о боксерах. А главное, пейте больше. Хорошее вино связывает друзей и развязывает язык.
— A по-моему, оно до того завязывает язык, что потом друзья даже не в состоянии объясниться друг с другом и говорят такие слова, которых нет ни в одном китайском словаре, — сказал Леонид Иванович и, сняв с себя верхнюю шелковую кофту, так как становилось очень жарко, с удовольствием хлебнул прохладной сладкой влаги и начал:
— Боксеры давно существуют в Китае, около ста лет, образуя разные тайные и явные общества, под разными названиями. Самым древним было общество «Белого лотоса» — «Бай лянь цзяо», которое произвело возмущение против правительства при императоре Цзяцин (1796–1820), грабило и разоряло Южный Китай. Беспорядки, смуты и разбои были тогда такие же, как и теперь. Император послал свои войска и рассеял общество «Белого лотоса». Члены его разбежались по всему Китаю и повсюду проповедовали свое тайное учение против воцарившейся новой Маньчжурской династии Цинов, для восстановления бывшей Китайской династии Минов. Поэтому их девизом было: «Фу мин фань цин» — «Восстановить Минов, ниспровергнуть Цинов». Но, кроме политики, они стали заниматься еще мистикой и разными волшебствами, чудесами и гаданиями, в которые очень верит простой глупый народ. Заодно с боксерами стали действовать буддийские и даоские монахи и монахини и объявили эти тайные общества под охраною Будды и других святых. Так как взрослый не станет заниматься всеми этими глупостями, то вожаки и монахи стали набирать мальчиков
В нынешнем году оно получило название «И хэ туань» («Дружина правды и согласия»). Главная дружина боксеров находилась в Шаньдуне и называлась «Шаньдун цзун туань». У нас еще раньше бывали в деревнях добровольные дружины поселян «Туаньлянь», которые занимались военными упражнениями, охраняли свои дома — фанзы от разбойников, и если было нужно, то поступали в войска и шли на войну. Теперь все эти дружины поступают в ряды «Ихэтуань» и объявляют поход против всех иностранцев, к сожалению — и против русских. Но ведь наш глупый народ не разбирает. Он знает только, что это «Вайго жень» («иностранец»), которого надо убивать. «Мей ян» («Гибель заморским»)! От этого ужасного клича гибнут не только иностранцы, но и китайские купцы — все, кто только торговал с иностранцами или продавал иностранные товары или имел какие-нибудь дела с заморскими. Гибнут тысячи китайцев-христиан, стариков, женщин и детей. Ужасные времена. Все дела, ремесла и торговля прекратились. Мы сами не знаем, что нам делать, как спасаться от этих бедствий и чем все это кончится. Я более не решаюсь оставаться в Тяньцзине, так как боюсь, что боксеры не простят мне русского языка, и на днях уезжаю в более безопасное место. Хотя боксеры и называют себя «Дружиной правды и согласия», но это совершенная ложь: они сами совершают страшные несправедливости, убивая всех и каждого без разбора, и только вносят еще больший раздор и смуты в наш народ. Поэтому я пью за то, чтобы правда и согласие всегда процветали между Китаем и Россией и чтобы эти два старых великих друга всегда помогали один другому в дни народных несчастий. Цин! Цин! Прошу!
— Цин! цин!
Мы звонко чокнулись.
В Пекине
В начале мая, 6/19 числа, французский епископ Фавье, глава католической духовной миссии в Пекине, написал следующее историческое письмо французскому посланнику в Пекине Пишону:
«Апостольский викариат в Пекине и Северном Чжили.
Пекин, 19 мая 1900
Co дня на день положение становится более тяжелым и угрожающим. В округе Баодинфу было убито более 70 христиан, из которых три новообращенных разрезаны в куски.
Много деревень разграблено и сожжено. Еще большее число других деревень совершенно покинуто жителями. Более 2000 бежавших христиан осталось без хлеба, одежды и крова. В одном Пекине около 400 беглецов, мужчин, женщин и детей, разместилось у нас и у монахинь. Менее чем через неделю у нас их, вероятно, соберется несколько тысяч. Мы будем принуждены очистить школы, коллегии и госпиталя, чтобы дать место несчастным.
В восточной стороне огромные грабежи и пожары. Каждый час мы получаем самые потрясающие известия. Пекин осажден со всех сторон. Боксеры каждый день приближаются к столице, и они задержаны только теми разрушениями, которые они по пути делают христианам. Верьте мне, прошу вас, г. министр, я хорошо осведомлен и не говорю легкомысленно. Религиозное преследование — это только завеса. Главная цель — уничтожение иностранцев, цель, которая ясно указана и написана на знаменах боксеров. Их союзники ждут их в Пекине. Сперва начнут нападать на церкви, а кончат нападениями на посольства. Для нас, живущих здесь, в Бэйтане, даже назначен день. Весь город это знает, все об этом говорят, и возбуждение народа явное. Вчера вечером еще 43 несчастных женщины, вместе с детьми, спасаясь от зверств, прибежали к монахиням. Их провожало более 500 человек, которые говорили, что если им удалось ускользнуть на этот раз, то скоро расправа будет произведена с другими.
Я не говорю вам, г. министр, о тех бесчисленных объявлениях, которые расклеены по городу против европейцев. Ежедневно появляются новые объявления, все более ясные.
Лица, которые были свидетелями, 30 лет тому назад, тяньцзиньских убийств, поражены сходством положения того времени с нынешним. Те же объявления, те же угрозы, те же предупреждения и то же ослепление. Тогда так же, как и теперь, миссионеры писали и умоляли, предвидя страшное пробуждение народа.
При таких обстоятельствах, г. министр, я считаю своим долгом просить вас прислать к нам, по крайней мере в Бэйтан, 40 или 50 матросов, для охраны нас и нашего имущества, так делалось даже при обстоятельствах, гораздо менее критических, и я надеюсь, что вы примете к размышлению мою покорнейшую просьбу».