1914–2014. Европа выходит из истории?

Шевенман Жан-Пьер

Сегодня Германия воспринимает себя как большую Швейцарию, а ее граждане больше всего озабочены тем, чтобы сохранить свою покупательную способность и пенсионные накопления. Однако она может себе позволить так жить лишь потому, что на деле, скорее, напоминает маленький Китай и, подобно ему, экспортирует около половины произведенных ею товаров. Вот почему Германии так важно сохранить свою конкурентоспособность на рынках развивающихся стран, растущих гораздо большими темпами, чем ее европейские соседи, а также на американском рынке, который тоже явно более динамичен. Немецкая дипломатия – это прежде всего дипломатия экономическая. Безопасность не является для нее одним из приоритетов. Европа кажется ей континентом, где надолго установился мир, и она полагает, что может не обращать внимания на возможные стратегические угрозы. Россия, с которой ее связывает тесное партнерство (12 % российского рынка, 3000 промышленных предприятий), больше не представляет для нее опасности. Она знает, что Москва скорее озабочена «ближним зарубежьем» (страны СНГ): подъемом радикального исламизма на Кавказе, в Центральной Азии и на ее собственной территории, а в перспективе – тенью Китая, которая ложится на российский Дальний Восток.

Так что Россия, ставшая «новым рубежом» немецкой промышленности, сулит Германии лишь хорошую прибыль. Так возродилась вековая традиция германо-российского партнерства.

На экстренный случай у Германии есть «договор о подстраховке» с НАТО. Ради этого она готова регулярно «скидываться» (ее расходы на оборону едва превышают 1 % ВВП). Заверения в верности США позволяют ей свободно торговать с Китаем и Россией. Она даже может себе позволить порой взбрыкнуть (как в 2003 г. по вопросу Ирака) или самоустраниться (как в 2011 г. по поводу Ливии или в 2013 г. во время сирийского кризиса). Германия полностью отдает на откуп средиземноморских стран неблагодарную задачу охраны южной границы Европы, Америке – успокоение Ближнего Востока, а Франции с Великобританией – Африку, где они сдерживают напор радикального исламизма и, что не менее значимо, в качестве бывших колонизаторов борются с угрозой аномии [163] . Тут Германия может запоздало тешиться своей невинностью: благодаря Бисмарку она почти не успела поучаствовать в разделе колониального пирога…

163

От греческого слова nomos – закон. Я понимаю под аномией отсутствие общепризнанных правил.

Это привилегированное положение позволяет Германии, как ни парадоксально, позиционировать себя одновременно как большую Швейцарию и как маленький Китай. Лоран Фебис и Оливье Пассе обратили внимание на тот факт, что торговый профицит Германии, которым она в 2007 г. была на две трети обязана Евросоюзу, сегодня на три четверти генерируется странами, лежащими за его пределами [164] . С точки зрения конъюнктуры доля, которая во внешнеторговом профиците Германии приходится на страны, не входящие в ЕС, выросла с 35 % в 2007 г. до 74 % в 2012 г. В то же время просматривается и структурно значимый тренд: доля Евросоюза в общем экспорте Германии с 2007 по 2012 г. уменьшилась с 65 до 57 %. Снижение немецкого экспорта в другие страны Европы связано с рецессией, вызванной кризисом евро, и политикой бюджетной экономии, прописанной для того, чтобы с ним справиться. Из-за этого структурного разрыва Германия также увеличила свой импорт из Евросоюза: как из стран еврозоны, так и из своего hinterland в Центральной Европе. Так что для немецкой промышленности Европа стала трамплином, который помог ей отправиться на завоевание внешних рынков, прежде всего в развивающихся странах Азии.

164

L’Allemagne prend le large // Les 'Echos, 13 mai 2013.

Нуждается ли еще Германия в Европе?

Германия гораздо лучше поднаторела в экономических войнах, чем ее соседи. Этот вывод заставляет поднять еще один, более общий вопрос: в каких сферах Федеративная Республика сегодня все еще зависит от Европы? Та сослужила ей службу, когда дала добро на объединение. После обошедшегося недешево поглощения ГДР, выставленной на продажу по экономически невозможному, но политически целесообразному курсу 1 Deutsche Mark = 1 Ostmark (что явно противоречило немецкой валютной ортодоксии), насколько уместно навязывать жесткий реабилитационный курс «странам Юга», которых больше не называют Euromed или PIIGS [165] , но порой все еще величают GIPSI [166] ?

165

PIIGS – милый акроним (созвучный английскому слову «свиньи». – Прим. пер.), обозначающий Португалию, Ирландию, Италию, Грецию и Испанию (по-английски – Spain).

166

GIPSI – Греция, Италия, Португалия, Испания, Ирландия (акроним GIPSI созвучен английскому слову «gipsy» (бродяга, цыган). – Прим. пер.).

Старинная поговорка Am deutschen Wesen, die Welt genesen [167] никогда не приносила Германии ничего, кроме неприятностей. На фоне манифестаций, устроенных южноевропейскими indignados («возмущенные»), у Германии не может не возникнуть искушения «уйти из Европы»… Как замечает филолог Хайнц Вицманн, «сегодняшняя Германия, отождествив свои интересы с ростом экономики, ищет партнеров по всему миру… О Франции она вспоминает редко» [168] .

167

Приблизительный перевод: «Немецкий дух излечит мир».

168

Wizmann H. // Lib'eration, 5 avril 2013.

В 2006 г. на вопрос: «Есть ли у нас будущее в Европе?», положительно отвечали 62 % немцев, в 2012 г. – лишь 41 %. Напротив, доля отрицательных ответов с 2007 по 2012 г. выросла с 10 до 34 %. Любовь ушла…

Германию обвиняют в том, что она не «хочет делиться своей кредитной картой». Но что в этом странного? Для нее важно сохранить ресурсы, чтобы «финансировать все возрастающие

пенсионные расходы». Если вспомнить о ее демографической ситуации, этот подход более чем оправдан. Немецкие лидеры заявляют о том, что не хотят попустительствовать своим европейским партнерам, чтобы поддержать курс евро – наследника марки. Их озабоченность тоже понятна, поскольку немецкая экономика, учитывая ее специализацию, жизненно заинтересована в том, чтобы экспортировать по хорошей цене. Тем не менее интересы Германии не должны вести к тому, что из-за завышенного курса евро, полностью открытого для международной конкуренции внутреннего рынка и введенных в действие планов бюджетной экономии, ее европейские партнеры были обречены на равновесие неполной занятости, которое в долгосрочной перспективе окажется нестерпимым. Однако именно так сейчас все и складывается: в Германии уровень безработицы составляет 7 %, в среднем по еврозоне – 12 %, а в Испании и Греции – 27 %. В результате Германия сталкивается с объективно противоречащими друг другу требованиями.

Предложения Х.-В. Зинна

Летом 2012 г., в самый разгар кризиса единой валюты и еще до того, как М. Драги торжественно пообещал рынкам ее спасти, один из самых авторитетных немецких экономистов, директор Института экономических исследований (IFO) Ханс-Вернер Зинн [169] писал о том, что «существует лишь два возможных пути для того, чтобы восстановить конкурентоспособность стран Юга [не спровоцировав всплеск инфляции в основных государствах еврозоны]: они либо выходят из валютного союза и девальвируют свои новые валюты, либо остаются в еврозоне и соглашаются встать на долгий и тернистый путь снижения цен. Оба решения будут болезненны, но второй вариант («внутренняя девальвация»), конечно, опаснее (сильное снижение зарплат, политическая нестабильность, риск гражданской войны). Так что единственным надежным решением остается выход из еврозоны».

169

Zinn H.-W. Sinn // Le Monde, 1^er ao^ut 2012.

Аргументы Зинна ничуть не утратили своей силы: европейский стабилизационный механизм или даже еврооблигации, если их решат выпустить, по его мнению, лишь помогут отсрочить решения, которые следует принять без проволочек. Чем больше мы ждем, тем больше растут долги всех охваченных кризисом стран и потери крупнейших держав Европы (Зинн оценивает «потенциальные потери» Германии и Франции в 30 и 29 % от их ВВП, правда, не объясняя, как он пришел к столь впечатляющим цифрам, – очевидно, он сложил объем фондов помощи и суммы трансфертов из ЕЦБ банкам тех стран, которые оказались в затруднительном положении…). Так что, как полагает Зинн, охваченным кризисом странам следует временно выйти из еврозоны, чтобы хотя бы отчасти восстановить свою конкурентоспособность. Это стало бы «реабилитационным курсом» для их экономик, которые сегодня лежат под финансовыми капельницами.

Еврозона, как она была задумана в 1989–1992 гг. и введена в действие в 1999 г., – это бездонная пропасть, тем более после того, как было решено сблизить европейский стабилизационный механизм с единым механизмом санации проблемных банков, который Ангела Меркель и Франсуа Олланд предложили создать 30 мая 2013 г. Положение европейских банков не может не вызывать опасений. Мы точно не знаем, какую долю в их портфелях занимают сомнительные долги. Конечно, для их покрытия предусмотрены частные механизмы, которые будут профинансированы самими банками. Однако, как отмечает «Ле Монд» [170] , «для того чтобы полностью развернуть этот инструмент, понадобится от 10 до 20 лет. Немцы и французы согласны на то, чтобы, пока этого не случилось, был активирован европейский стабилизационный механизм (ЕСМ), который помог бы рекапитализировать оказавшиеся в трудной ситуации банки либо напрямую, либо через кредиты соответствующим государствам». Совместная германо-французская позиция на сегодняшний день выглядит так: «В будущем мы могли бы рассмотреть возможность сближения единого механизма санации и европейского стабилизационного механизма».

170

Berlin se rallie `a un gouvernement de la zone euro // Le Monde, 1^er juin 2013.

Как мы знаем, политика творит чудеса. Совокупный объем банковских активов (около 40000 миллиардов евро) примерно в четыре раза превышает ВВП всей еврозоны. На этом фоне скромных средств, которыми располагает европейский механизм солидарности, вряд ли хватит на то, чтобы погасить пожар.

Маленькая пожарная машина

Ангела Меркель не без некоторых оснований отказывается вновь и вновь платить по счетам стран, которые неблагоразумно залезли в долги. Однако они оказались в плачевной ситуации в том числе оттого, что единая валюта (завышенный курс евро, последствия Договора о стабильности, координации и управлении) обрекла их на структурную безработицу. Европейский стабилизационный механизм располагает лишь ограниченными средствами. Немцы знают, что их страна обязалась выделить ему 190 миллиардов евро. Французы обычно не в курсе того, что Франция подписала гарантии на 142 миллиарда: пустяки! Если прибавить к ним займы, предоставленные Греции, и суммы, переведенные Европейскому фонду финансовой стабильности (ЕФФС), результат явно превысит 10 % от нашего долга. Величина потенциальных вливаний в ЕСМ со стороны Германии, Франции и Нидерландов, которые, скорее всего, при любом раскладе останутся платежеспособными, достигает 350 миллиардов евро. Однако государственный долг Испании (если сложить центральное правительство и «автономные области»: Каталонию, Страну Басков и др.) составляет минимум 700 миллиардов. К этому стоит добавить долг Италии (200 миллиардов), греческий долг (300 миллиардов)… и еще 300 миллиардов португальских и ирландских долгов. Размер государственных долгов, к которым еще, по-хорошему, стоит приплюсовать сомнительные активы в портфелях банков, говорит о том, что этот колоссальный лесной пожар придется тушить с помощью крошечной пожарной помпы Европейского стабилизационного механизма.