1914–2014. Европа выходит из истории?
Шрифт:
Конечно, и в межвоенный период, и сегодня Франция воспринимается как страна, где «славно живется» (Эрнст Курциус назвал одну из книг, вышедших в 1930-е гг., Wie Gott in Frankreich – «Как Бог во Франции»). Нельзя не заметить, что былая зависть по отношению к «великой нации» (сегодня это выражение тоже порой звучит, но исключительно в насмешливом тоне) уступает место некоторому безразличию. Снисходительность к французским междоусобицам, сдержанный, а порой осуждающий взгляд на наши африканские «экспедиции» не всегда справедливы, но объясняют, как на нас смотрят припозднившиеся сторонники взгляда на историю как на череду взаимных претензий. Хотя все больше людей стремится в Берлин, Париж сохраняет свою притягательность. Кое-какие из наших технологических достижений – пусть они не слишком свежи – все еще впечатляют; создание Европейского аэрокосмического и оборонного концерна тому свидетельство. То же касается и корпораций мирового уровня, которые мы смогли создать. Однако наши амбиции (ядерное сдерживание, космические программы, стремление сохранить за Францией постоянное место в Совбезе ООН
Германия полагает, что поскольку ее промышленность и внешняя торговля в два с половиной раза мощнее наших, то она, а не Франция, должна заседать в клубе великих держав. Она чувствует себя более современной, более «экологичной» и т. д. Действительно, экологические движения сначала возникли на том берегу Рейна. Именно в Германии после травмы Второй мировой войны зародилась «культура предосторожности» («принцип ответственности» Ганса Йонаса) и пристальное внимание к понятию «рисков», которые множатся в ускользающем от контроля современном мире («общество риска» Ульриха Бека). По ту сторону Рейна Франция воспринимается как консервативная страна, ставшая узницей своего выбора в пользу ядерной энергетики, за которую она держится вот уже сорок лет. Однако это уже пожилая дама, и с ней следует обращаться вежливо.
Германия глазами Франции: большая Швейцария
Многие французы полагают, что сегодняшняя Германия вблизи напоминает большую Швейцарию. Она перевернула страницу своего бурного прошлого и стремится лишь к нормальности… и процветанию.
На том берегу Рейна полно велодорожек, ветряков и солнечных батарей. Однако, как ни странно, по немецким автобанам чаще всего можно ехать без ограничения скорости. Если верно, что «скука однажды родилась от единообразия», этот факт оказывается тем исключением, которое лишь подтверждает правило. Говоря о «принципе ответственности», Ганс Йонас преподал немцам нечто большее, чем просто урок умеренности: речь о принципе предосторожности, который они в отличие от нас хотя и не вписали себе в конституцию, но методично применяют в жизни. В условиях «общества риска» Меркель в 2011 г. после катастрофы на Фукусиме решила к 2022 г. закрыть все немецкие атомные электростанции. Это «суверенное» решение, которое подхватили и власти Швейцарии, потребует колоссальных – около 400 миллиардов евро – инвестиций в развитие возобновляемых источников энергии и новые электросети. В длительной перспективе подобный переворот в энергетике, вероятно, потребует усилий, сопоставимых с теми, которые пришлось приложить для объединения Германии [200] . По данным нынешнего министра окружающей среды Федеративной Республики, для этого нужно более триллиона евро. Если судить по издержкам, к которым ведет солнечная энергетика (110 миллиардов евро за 3,5 % от общего производства электричества) и установленные на суше ветрогенераторы (20 миллиардов евро), а также по их влиянию на размеры счетов за электричество, которые приходят домовладельцам Германии (они платят в два раза больше французов), немецкий энергетический поворот, скорее, напоминает идеологическое решение, чем демократический выбор, сделанный по итогам оценки всех «за» и «против». Кроме того, факты показывают, что Германия сможет закрыть свои атомные электростанции, лишь еще активней используя для производства электроэнергии каменный и бурый уголь (на уровне 50 % от общей выработки). Здравствуй CO2! Как и дорога в ад, дорога экозащиты вымощена благими намерениями. Можно лишь надеяться, что после выборов Меркель, которая известна своим прагматизмом, сможет отложить «энергетический поворот» (Energiewende) на будущее.
200
La transition 'energ'etique allemande est-elle soutenable? (Доклад Центра стратегического анализа, сентябрь 2012 г.).
Даже если Германия воспринимает себя как большую Швейцарию, нет ли угрозы, что одной своей массой и «суверенными решениями» (сильный евро, отказ от ядерной энергетики) она разбалансирует всю Европу? У географии тоже есть собственные законы: может ли Германия в долгосрочной перспективе отделить свою судьбу от судьбы континента, в центре которого она находится? Рецессия в странах Южной Европы неизбежно скажется на росте Германии, который сегодня близок к нулю. Наконец, чрезмерная зависимость от мировых рынков тоже делает ее уязвимой. Конфликт на Ближнем Востоке, разрыв торговых потоков, рецессия в Китае могут сильно ударить по ее экономической активности. Германия последовательней многих других стран сделала ставку на глобализацию, однако она, как мы видели, тоже не застрахована от экономических, а порой и геополитических потрясений.
Похоже на то, что Германия попытается уклониться от четкого выбора между «широкими просторами» и европейской интеграцией. Меркель, возможно, пойдет на некоторые уступки, но их явно будет недостаточно для того, чтобы придать новый импульс европейской экономике, попавшей в ловушку демографической стагнации и «нарастающего паралича», к которому, за неимением объединяющего народы Европы экономического и социального проекта, ведет бессилие европейских институтов. Ни на одном из европейских саммитов вопрос о завышенном курсе евро даже не ставился на повестку дня. Хотя Германия и особенно ее промышленники все еще стремятся нарастить экономические мускулы, интеллигенция увлеченно рассуждает об «антиросте». Даже если Германия пойдет своим путем, она всегда будет пытаться максимально связать руки своим партнерам. Так что у Франции есть все основания опасаться за свою
Зная швейцарцев – не слишком уступчивых граждан-солдат, которые жестко ведут дела, остается только порадоваться, что в Германии не живут 82 миллиона гельветов! Для французов Германия – это большая Швейцария, к счастью, населенная немцами, склонными к пацифизму и озабоченными экологией.
Критический порог во франко-германских отношениях был успешно пройден около полувека назад, и механизмы, заставлявшие нас вновь и вновь предъявлять друг другу претензии, остались в прошлом. Глобализация требует от нас не только более широкого взгляда на вещи, но и умения вместе отвечать на вызовы, которые она ставит.
Пятьдесят лет франко-германскому примирению
Так когда мы прошли точку невозврата, после которой наши отношения перестали напоминать вечное возвращение на круги своя? Можно спорить о том, случилось ли это во времена Аденауэра и Робера Шумана в начале 1950-х гг. или уже при де Голле в 1958–1963 гг. Каковы бы ни были различия в философии, да и в жизненной траектории этих двух государственных мужей Франции, они оба уже более пятидесяти лет назад осознали, что отношения между Францией и Германией больше не могут быть прежними. «Я благодарю Бога» [201] , – таковы слова, с которыми 23 мая 1950 г. Конрад Аденауэр обратился к Жану Монне, «главному вдохновителю» Декларации Шумана (9 мая) о создании Европейского объединения угля и стали, которая восстановила юридическое равноправие между Германией и Францией. Шуман был заинтересован не столько техническими аспектами проекта Жана Монне, сколько его политической составляющей. Его собственный опыт, тесно связанный с переменчивой судьбой мозельской Лотарингии, ясно ему говорил, что французская политика контроля над Германией исчерпала себя.
201
Roussel 'E. Jean Monnet. P.: Fayard, 1996. P. 539.
В том же направлении его подталкивал американский госсекретарь Дин Ачесон – холодная война была в самом разгаре, и США хотели гарантий, что в случае необходимости смогут рассчитывать на Германию. Однако во Франции отношение к Шуману как среди коммунистов, так и среди голлистов было неоднозначным: хотя нацисты его депортировали, он успел побывать государственным секретарем по делам беженцев в первом правительстве Петена, а 10 июля 1940 г. голосовал за предоставление ему неограниченных полномочий. Шуман действовал как христианин (Франсуа Миттеран восхищался его аскетическим образом жизни) и одновременно как государственный деятель; он был убежден, что Франция должна пожертвовать временными преимуществами во имя высокой цели – длительного примирения с Германией.
По свидетельству Пьера Мэйяра, бывшего советника Генерала по дипломатическим вопросам, де Голль тоже давно планировал подобную коперниканскую революцию. В 1940-х гг. глава свободной Франции, с его любовью к историческим метафорам, тоже будто бы говорил о «пересмотре Верденского договора и объединении восточных и западных франков» [202] . В любом случае в 1958 г. он поддержал этот проект. Это был исключительно сильный жест: в сентябре 1962 г. «человек 18 июня» [203] в Людвигсбурге приветствовал «великий германский народ». Генерал де Голль начал свое обращение к немецкому юношеству следующими словами: «Молодые немцы, вы можете гордиться, что вы дети великого народа. Да, великого народа! Народа, который в своей истории совершал великие преступления и приносил колоссальные беды, достойные осуждения и осужденные». Однако он продолжал: «Но это [великий народ], который, с другой стороны, много раз озарял мир светом своих идей, наук, искусств и философии, обогатил человечество бесчисленными плодами своей изобретательности, техники и трудолюбия и как в трудах мира, так и в испытаниях войны продемонстрировал чудеса храбрости, дисциплины и собранности. Знайте, что французский народ, которому прекрасно известно, что такое концентрация сил, устремления, щедрость и страдание, без колебаний признает это». Вывод его был таков: «Фундамент, на котором должно строиться единство Европы, […] это уважение, доверие и взаимная дружба французского и немецкого народов».
202
Maillard P. // L’'Espoir, 2013, № 172.
203
Знаменитая Лондонская речь де Голля, произнесенная им 18 июня 1940 года. Включена в 2005 г. ЮНЕСКО в реестр «Память мира».
Сегодня эти слова не утратили ни своей силы, ни своей актуальности. Я не уверен, что нынешние лидеры Германии все еще помнят о деяниях Робера Шумана, Шарля де Голля и, добавим, Франсуа Миттерана, который в отличие от Маргарет Тэтчер в 1989 г. признал закономерный и благотворный для всей Европы характер германского воссоединения «при условии, что оно пройдет демократически и мирным путем». Осознают ли немецкие руководители из поколения «внуков» (die Enkel), какие усилия пришлось приложить французским политикам, пусть и пятьдесят лет назад? В отличие от выходцев из прирейнских частей Германии, как Аденауэр и Коль, Герхард Шрёдер, уроженец Нижней Саксонии, и Ангела Меркель, которая выросла в ГДР, а на каникулы ездила в Чехословакию, не привыкли смотреть в сторону Франции. То, что связывало Аденауэра с Шуманом и де Голлем, осталось в другой эпохе, а для Меркель – в другой вселенной. Французы должны осознать, что Европа, о которой они мечтали в те времена, мало похожа на ту, какую мы видим сегодня.