1914 год. Начало
Шрифт:
Новости о начале войны пришли в Россию поздним вечером 15 (28) июля. К этому времени забастовочное движение в Петербурге сошло на нет. В городе из крупных предприятий бастовал только Путиловский завод (около 15 тыс. человек), а общее количество забастовщиков не превышало 30 тыс. Властями был арестован и приговорен к заключению от одного до трех месяца 371 рабочий, но решающую роль сыграли не репрессии. Вечером 28 июля у бастовавших недавно заводов возникли первые демонстрации солидарности с Сербией99. Улицы Петербурга быстро заполнили манифестанты, которые с криками «Ура!» бросались качать на руках проходивших или проезжавших мимо на пролетках офицеров100.
В тот же день приблизительно в 10 часов вечера в Москве на Тверской улице у памятника М. Д. Скобелеву началась стихийная демонстрация в защиту Сербии, в которой приняли участие представители всех сословий столицы. Она продолжалась до двух часов ночи, демонстранты прорвались к австрийскому консульству, на
16 (29) июля принц Александр Карагеоргиевич обратился с манифестом к своему народу103. Через несколько дней слова его обращения были опубликованы в русской прессе: «Моим доблестным и дорогим сербам! Великое зло обрушилось на нашу Сербию. Австро-Венгрия объявила нам войну. Теперь все мы должны быть единодушными и показать себя героями. Всякий раз, когда Вена была заинтересована, то самые торжественные обещания давались сербам, что с ними будут поступать справедливо. Но это осталось неисполненным. Напрасно на сербских и хорватских границах столько наших героев пролили кровь за величие и интересы Венского двора. Напрасны были жертвы, принесенные Сербией во время правления моего деда для спасения кесарского престола от бунтовавших против него народов. Напрасно старалась Сербия всегда жить в дружбе с соседней монархией. Все это было ни к чему. Сербы как государство и народ подвергались всегда и всюду подозрениям, были унижаемы перед другими народами. 36 лет тому назад Австрия заняла сербские земли – Боснию и Герцеговину. Шесть лет тому назад она присвоила их себе без всякого права, обещав им конституционную свободу. Все это породило глубокое неудовольствие среди народа, особенно молодежи, и привело к отпору и сараевскому покушению. Сербия искренне оплакивала это злосчастное происшествие, осудила его и выразила готовность предать суду соучастников его. Скоро Сербия с изумлением увидела, что Австрия возлагает ответственность за покушение не на свое дурное управление или отдельных виновников, но на все Королевство сербское, несмотря на то что убийство совершил один человек – ее подданный, на глазах ее властей, Австрия обвинила в нем сербских чиновников и офицеров, правительство и все королевство. Такое обвинение независимого государства в преступлении иностранного подданного – единственное в истории Европы»104. У сербов не было иного пути, кроме как быть героями.
Те из них, кто жил в России, узнав о начале мобилизации, торопились попасть домой. В последние дни июля поезда, следовавшие к румынской границе, были забиты мужчинами призывного возраста, люди сидели на ступеньках и даже на крышах вагонов105. Значительное количество подданных Сербского королевства война захватила в Австро-Венгрии. Поскольку защита интересов Сербии по просьбе Белграда была передана России, австрийская полиция сделала все возможное, чтобы не допустить этих людей до русского посольства и консульств. Подступы к этим зданиям были блокированы, входящие и выходящие из них подвергались аресту. Репрессий не избежали даже русские подданные, несмотря на то что Австро-Венгрия и Россия еще не разорвали дипломатические отношения друг с другом106. Положение сербов, не успевших воспользоваться правом экстерриториальности, было ужасным. На улицах Вены проходили многотысячные демонстрации. Тех, кто казался толпе похожим на серба, зверски избивали107. «На сербов по всей Австрии со дня объявления войны была устроена форменная облава: за ними охотились и в домах, и на улицах, – докладывал управляющий русским Генеральным консульством в Вене в Петербург, – их немедленно арестовывали и заключали в тюрьмы, так что через 2–3 дня на свободе ни одного серба, кроме их жен и детей, не оказалось»108.
Австрийцы рассчитывали совершить победоносную кампанию молниеносно. Их Генеральный штаб планировал захватить Белград, а затем, двинувшись по долинам рек Моравы и Колубара, быстро проникнуть в глубь страны и захватить Крагуевац, основной сербский арсенал. Австровенгерской армии противостояло всего 12 сербских пехотных и одна кавалерийская дивизии, численность которых по завершении мобилизации составила 247 тыс. человек. 40-тысячная группировка (пограничная стража, жандармерия и 48 кадровых армейских батальонов) была развернута в Македонии и Косово. Дух сербской армии был высоким, в ее рядах находилось большое количество офицеров и солдат, имевших недавний боевой опыт109. Непосредственную помощь Сербии могла оказать только Черногория, отказавшаяся от предложенного ей Веной нейтралитета и ответившая на это предложение объявлением войны. Однако 40-тысячная черногорская армия при высоких индивидуальных
Австрийская артиллерия начала обстреливать сербскую столицу, в результате около трети строений города было повреждено снарядами, а вся прибрежная часть выгорела111. Армейской артиллерии активно помогала Дунайская флотилия. Только со 2 по 17 августа ее мониторы провели восемь интенсивных обстрелов Белграда112, от которых пострадали здания, принадлежавшие гражданским лицам, университет, городская библиотека, музей, табачная фабрика. Несколько позже корреспондент «Таймс» писал: «Бомбардировка Белграда займет место в ряду непростительных актов вандализма, которые позорят европейскую войну. Она была не спровоцирована, не имела никакого военного значения и могла иметь в качестве цели только дикое разрушение частной и государственной собственности»113. Иностранцы спешно покидали город, по словам очевидца, «окутанный дымом и пламенем пожаров, возникших в результате вражеской бомбардировки»114. Бежали и горожане. «Когда на вокзал прибыл поезд, предназначенный для дипломатического корпуса, – вспоминал немецкий посланник в Сербии, – на него бросились все, кто только мог… Нас девятеро сидело в одном купе с затекшими от усталости ногами. Мы миролюбиво дремали в течение ночи, положив уставшие головы на плечи будущих неприятелей»115.
Встретившись в очередной раз с Э. Греем в Лондоне, германский посол изложил видение своего правительства на дальнейшее развитие кризиса: наказание Сербии и ее оккупация австрийскими войсками вплоть до полного выполнения требований, изложенных в ультиматуме Вены116. 27 июля, вернувшись в Берлин с Кильской регаты, Вильгельм II отправил российскому императору письмо. Апеллируя к чувству монархической солидарности, он, безусловно, считал ответственным за сараевское убийство сербское правительство, кайзер призывал: «Принимая во внимание сердечную и нежную дружбу, связывающую нас в продолжение многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренно надеюсь, что ты придешь мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые все еще могут возникнуть»117.
Николай II немедленно ответил: «Рад твоему возвращению. В этот серьезный момент я прибегаю к твоей помощи. Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я умоляю тебя во имя нашей старой дружбы сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко»118. Россия предлагала провести конференцию по урегулированию конфликта, но эти предложения были отвергнуты Берлином119.
15 (28) июля в своем докладе Совету министров начальник Главного управления Генерального штаба генерал Н. Н. Янушкевич отметил, что для действий против Сербии Австро-Венгрия не нуждается в мобилизации, даже частичной, между тем как она ведется в том числе и в пограничной с Россией Галиции, что создает опасность для русской границы и требует принятия мер для обеспечения ее безопасности120. Николай II вынужден был отдать приказ о мобилизации, причем сначала он хотел ограничиться частичной, затрагивающей только четыре военных округа, не нацеленных против Германии. Он надеялся сохранить возможность мирного решения. Однако в русском Генеральном штабе существовал лишь план общей мобилизации, так как военные не сомневались, что Австро-Венгрия будет поддержана Германией, которая фактически уже начала мобилизацию. В этой обстановке частичная мобилизация могла привести к путанице и непоправимым потерям на первом этапе войны.
В 1912 г. в ведомстве генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба русской армии появились планы «А» и «Г». Оба они подлаживались под возможные действия Германии. В случае немецкого наступления на Францию вводился в действие план «А» – одновременное наступление в Галиции и Восточной Пруссии при более значительном распределении сил в первой фазе войны против Австро-Венгрии. В пользу этого плана было то глубокое политическое значение, которое могла приобрести победа над Австро-Венгрией в ее славянских землях, а также в Италии и на Балканах. План «Г» принимался в случае нанесения Германией главного удара по России. Он был оборонительным и предусматривал отступление в глубь страны, вплоть до района Полесья. В отличие от плана «А» план «Г» детально не разрабатывался, поскольку возможность такого развития событий считалась маловероятной121. Основным планом действий русской армии, таким образом, становился план «А». В его основу были положены охват противника в Галиции – для этого выделялось 16 корпусов и в Восточной Пруссии – девять корпусов. Против Германии выделялось 33,7 %, против Австро-Венгрии – 52,2 % и в стратегический резерв – 14,1 % всех сил.